Тут Мартен быстренько от меня отошел, оглянувшись, и я сразу поняла, в чем дело: Кореец на подходе. Мартен тогда, в самом начале нашей совместной деятельности, кажется, не прочь был бы со мной уединиться, не предполагая, что все равно ничего не будет, но Кореец его нервировал, внушая, видимо, страх.
— Что-то вы быстро, мистер Кан, — заметила сухо, улыбаясь про себя. — Надеюсь, беседа была удачной? Вы уж утром поведайте мне, какова ваша любимая звезда в постели.
— Да у меня и в мыслях не было…
— Знаю я ваши мысли, мистер Кан. Если вы боитесь меня огорчить, то зря.
Медленно сказала, потому что он тогда похуже на английском говорил и понимал, чем сейчас, хотя уже на вполне приличном уровне. И добавила:
— Но если вы настолько учтивы, то я это ценю и предлагаю следующий план. Если хотите, можем сделать это втроем — я, наверное, была бы не против…
У Корейца на мгновение глаза вспыхнули, засветились щелочки (не совсем корейские, но все же европейским разрез его глаз тоже не назовешь) черными огоньками. Но тут же погасли.
— Шутите, мисс Лански? Я вам вот что хотел предложить: может, сделаем это вдвоем? Прямо сейчас. Могу вас в туалет проводить или до машины, а потом вернемся…
— Неужели вы так возбудились от мисс Стоун, что готовы возбуждение снять с кем попало?
— Вы не правы, Оливия. В кино ваша мисс Стоун, конечно, очень даже ничего, а вот в жизни… В жизни я предпочел бы вас, мисс Лански…
— Что ж, и на том спасибо, — отвечаю, наслаждаясь этим разговором-игрой и его комплиментом. Причем я была уверена, что говорил он абсолютно искренне. — Может быть, я вам и поверю, но сначала проводите меня в туалет и докажите свои слова делом….
И он доказал…
В общем, такая вот жизнь у нас была. Работы не слишком, рестораны, тусовки, дискотеки, вечера в баре престижной пятизвездочной гостиницы или в модном заведении. Пляжи еще, конечно, — когда больше двадцати пяти градусов по Цельсию. А так — все тут обыденное, но очень приятное: те же салоны красоты, например, куда, как минимум, дважды в неделю заезжала на маникюр, педикюр, массаж и прочие процедуры. Ну и магазины, само собой. Я, как сразу после выхода из больницы остановила свой выбор на кожаных вещах, так их и ношу. Тусовки и солидные места — дело другое, для таких случаев у меня есть несколько жутко дорогих черных платьев, а так — только кожа.
Вещей этих самых, кожаных, у меня уже столько, что больше, кажется, и не надо. Но мода идет вперед, и дизайнеры мои любимые — Готье с Мюглером и отчасти Версачи — все новое и новое придумывают, и волей-неволей приходится магазины посещать. Это я кривлю душой, разумеется: меня, как постоянного клиента, заранее предупреждают, когда очередная коллекция должна прийти, и новые поступления я изучаю с удовольствием. Но так как я ограничиваюсь черным цветом, выбор мой не так уж и велик, что, может, и к лучшему: по крайней мере, для моего кармана и моего дома, где хотя и есть место для новых шкафов, но их и так много.
Ну что еще? Вот это да, о сексе забыла! О любимом нашем занятии, которому ежедневно мы предавались по многу часов, но ни мне, ни ему это не надоедало. Может, потому, что постоянно что-то новое появлялось, мы за это время проштудировали целую кучу разных книг о сексе, старательно мной закупаемых где только можно: кама-сутру, китайские и японские трактаты, европейские и американские пособия. В немногочисленных секс-шопах я, кажется, скупила все — и, естественно, все опробовала. Все кассеты, мною приобретенные, просмотрели и тоже экспериментировали, особенно с садо-мазохизмом, — мне тогда казалось, что сексуальная моя комната превращается в средневековую пыточную, только очень сладкими были эти пытки.
Вот так оно все и было. И сейчас, вспоминая, могу сказать, что была абсолютно счастлива — даже несмотря на то, что каждый день был похож на предыдущий, потому что счастье однообразно. Все спокойно было, весело, радостно и интересно, и однообразие не приедалось никак, и все приносило удовольствие — завтрак у бассейна, и поездка на моем “Мерседесе”, и бульканье водяной кровати подо мной во время секса, и сигара, и щелканье обрезалки. И даже такая повседневная мелочь, как выложенный черной зеркальной плиткой туалет, — и та неизменно радовала.