Они отправились к Кронбауэру, а три часа спустя Мицци поведала малознакомому господину, что она считай что обручена. Обручена с Ксандлем Паррайнером, цирюльником и парикмахером. И гуляет с ним каждое воскресенье.
Все это были россказни, совершенно не занимавшие Тайтингера, да и слушал он их вполуха. Собственно говоря, он решил, будто эта славная девушка хочет порекомендовать ему хорошего брадобрея.
— Ну хорошо, пришли его! Пришли его ко мне, — сказал он. — Херренгассе, два, второй этаж.
Очень скоро Тайтингер обнаружил, что Мицци ему наскучила. А в один прекрасный день она сообщила ему, что беременна, и это состояние нельзя было назвать даже «скучным», оно было «пошлым». Услышав такую новость, Тайтингер отправился к нотариусу. Тайтингер не любил ни графиню В., ни уж подавно Мицци Шинагль, похожую на нее лишь внешне. Любил он, как водится, только самого себя.
Как предписывали правила тех дней, нотариус посоветовал откупиться галантерейной лавкой. Все господа, дела которых он вел, устроили, по его словам, такие вот магазинчики. Все дамы и посейчас при них и премного довольны.
Итак, барон взял двухмесячный отпуск и отправился в Бачки, имение своего дяди по материнской линии, куда до него не могла дойти никакая почта.
И действительно, до него не дошло ни одно из страстных любовных посланий, которые беспрерывно писала Мицци Шинагль. Она писала их на единственный известный ей адрес Тайтингера, на Херренгассе, 2. Доктор Маурер, секретарь Тайтингера, умевший различать почерка, рвал эти письма не читая.
Когда барон Тайтингер вернулся из Бачков, галантерейная лавка Мицци Шинагль на Парцелангассе уже была устроена и работа в ней шла полным ходом. Мицци Шинагль была на девятом месяце.
Она родила сына и назвала его Алоиз Франц Александр. Алоиз Франц — таково было имя отца ребенка. Ксандлем звали ее жениха-парикмахера.
Дела в лавке шли неплохо, цирюльник по-прежнему изъявлял готовность жениться на Мицци. Да и ей самой определенно хотелось спокойного и добропорядочного существования. Но стоило ей начать выстраивать в очередной раз эти разумные планы, как сердце ее и ум пронзала любовь, и то была любовь к Тайтингеру. Их ребенок, казалось ей, удался на славу. Ни на мгновение не покидала ее надежда на то, что барон Тайтингер придет взглянуть на своего отпрыска. Но Тайтингер так и не пришел.
Когда Ксандлю исполнилось три года, Мицци Шинагль познакомилась на скамейке в Шенборнском парке — и познакомилась, так сказать, случайно — с говорливой и услужливой женщиной, которая сообщила ей, что, мол, на Виден есть один дом, где можно неплохо устроиться, и там бывают благородные господа, и что это, вообще, за дело — галантерейная лавка, да и что это за жизнь — так вот, одной, с ребенком на руках и без мужа, и с этой лавкой! Что это за жизнь? Мицци Шинагль и сама уже так частенько думала, буквально так же.
— А что за благородные господа там бывают? — осведомилась Мицци Шинагль.
— Самые что ни на есть благородные! — ответила незнакомка. — Могу и имена назвать. Надо только раздобыть список.
Она удалилась прочь и воротилась со списком.
Мицци и сама не знала, чего ради отправилась на следующий день к госпоже Мацнер. Что за дело было ей до госпожи Мацнер? Стояло лето, позднее лето, и было очень жарко. Запоздалые, но все еще беспечные дрозды свиристели на зеленом, все еще зеленом, газоне между булыжниками мостовой. Пробило шесть, когда она очутилась перед домом Жозефины Мацнер. «Жозефина Мацнер, массажистка, 3 этаж, звонить 3 раза» — было написано внизу. Она позвонила три раза.
В нос Мицци ударил прямо-таки сногсшибательный аромат ландышей, сирени, фиалок, вербены, резеды. Не успев опомниться, она очутилась в так называемом «розовом» салоне: занавески на окнах были здесь из розового шелка, из него же — портьеры перед дверью, на обоях цвели розовые розы, даже фарфоровая дверная ручка была увенчана розовым бутоном.
И вот, в один прекрасный день, или, точнее, в один прекрасный вечер, сюда приходит он, ее возлюбленный Тайтингер. В доме Жозефины Мацнер он свой человек уже много лет.
Увидев в салоне Мицци Шинагль, барон нисколько не удивился, как, не исключено, повели бы себя на его месте многие другие мужчины, а только постарался найти какой-нибудь уместный в данных обстоятельствах вопрос. Он уже не помнил, каким именно образом возместил «ущерб» Мицци Шинагль: при помощи прачечной, швейной мастерской или какой-нибудь галантерейной лавки. Зато ему думалось, будто он хорошо помнит, что фрейлейн Шинагль родила от него ребенка женского пола, и он счел уместным вежливо спросить ее о здоровье этой малышки.