— Дурдом… — в который раз пожаловалась я стене и, не придумав ничего лучше, улеглась на солому. Подтянула ноги к груди. Я только полежу, вот немножечко полежу и встану… Голова кружилась от подбрасываемых уставшим сознанием, поочередно, словно стопкадры кинофильма, сегодняшних событий. Разноцветные круги плыли перед глазами, принимая причудливые очертания. Я только полежу... Только...
И под унылые завывания пустого желудка я провалилась в вязкую полудрему.
Разбудил меня металлический стук, от которого я дернулась так, что слетела с топчана на пол, больно ударившись коленкой. В коридоре еще раздавались тяжелые шаги, и я тотчас метнулась к решетке. Но вовремя притормозила, умудрившись рассмотреть на полу, в неровном свете заботливо оставленного кем-то на стене коридора факела, миску с чем-то густым и вязким, ломоть хлеба и кожаный бурдюк. Вот наступила бы и осталась без еды. При более тщательном осмотре густое и вязкое оказалось кашей, очень даже недурно пахнущей. Присев на корточки, подняла бурдюк, открутила крышку и принюхалась. Не пахнет. Пожав плечами, выбора-то все равно нет, аккуратно пригубила. Вода!
Есть, по правде говоря, хотелось так, что даже если бы еда была отравлена, мне было бы уже наплевать. Смолотила все без остатка, припасла только на утро немного воды. И снова завалилась спать, теперь уже на сытый желудок. А ведь еще в детстве меня бабушка предупреждала — не ложись, Женя, спать на полный желудок, тяжелые сны сниться будут.
Всю ночь мне снились кошмары. Я куда-то бежала, продираясь сквозь вязкую черноту сна. Оказываясь то в офисе, то дома, то в каком-то ином, совершенно незнакомом помещении. Но несмотря на меняющуюся обстановку, я раз за разом вновь заставала Кирилла с его Леночкой. После чего оба, совершенно не стесняясь собственной наготы, хохотали надо мной, некрасиво тыкая пальцами. И я опять убегала, закрывая лицо руками, чтобы снова натолкнуться на их злорадные ухмылки. В какой-то момент звонкий смех девушки превратился в хриплое карканье, а идеальное Леночкино лицо потекло, меняясь на сморщенное старушечье. Шикарные платиновые волосы теперь торчали поредевшими седыми вихрами, голубые глаза с густо накрашенными дорогой тушью ресницами затянуло мутью, отчего они казались водянистыми и безжизненными, а, накачанные силиконом, ярко алые губы, сдувшись, стали похожи на сушеный инжир. Растянув рот в щербатой улыбке, она потянулась ко мне и зло прошипела: «не вернеш-ш-ш-шся ты отсюда, никогда не вернеш-ш-ш-ш-шся… Сгниеш-ш-ш-шь!». Меж губ промелькнул и тут же исчез тонкий раздвоенный язык, а лицо потекло дальше, превращаясь в голову змеи. Язык быстро мелькал меж острых зубов, приковывая к себе внимание. В ужасе кинула взгляд на Кирилла и замерла, поняв, что это уже не он. Кощей… Сгорбленная фигура, кутаясь в черный плащ, каким-то непостижимым образом нависала надо мной этакой могучей скалой, а тяжелый взгляд темно-карих глаз пригвоздил к месту, заставляя сердце выдавать кульбит за кульбитом. Змея медленно переползла к нему на плечо, где, свернувшись в тугой клубок, превратилась в черного ворона. Шипение вновь сменило трескучее «кар-р-р».
И я… распахнула глаза...
Распахнула, чтобы тут же в ужасе зажмуриться, так как картинка ничуть не поменялась. Надо мной склонился Кощей, а черный ворон, сидящий на его плече, так же, как и во сне, косил на меня правым глазом.
— Откр-р-р-рывай — откр-р-рывай, пр-р-р-роснулась уже, — насмешливо протянул ворон и, судя по хлопанью крыльев, покинул свой насест.
Осторожно открыв глаза, обнаружила его на полу, увлеченно колупающего острым клювом вышивку на моей любимой кепке.
— Эй, ты что творишь? — протянув руку, мгновенно выхватила головной убор и с сожалением обнаружила несколько рваных нитей.
— Жадина, — каркнул ворон и, взмахнув крыльями, отпрыгнул в сторону. Невольно отвлекшись на его прыжки, совершенно забыла о втором действующем лице, чем и поплатилась.
— Кто ты? — вопрос, неожиданно прозвучавший сверху, заставил нервно вздрогнуть и испуганно вскинуть взгляд на говорившего, в ту же секунду позабыв и о подпорченной кепке, и о вороне. Чем последний не преминул воспользоваться, мгновенно выхватив головной убор из моих рук. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что сегодня Кощей выглядит совершенно иначе. От бледности и слабости не осталось и следа. Передо мной стоял мрачный, даже слегка угрюмый мужчина с идеальной выправкой. Длинные волосы были перехвачены черной лентой у основания шеи, лоб же венчал черный острозубый венец. Темно-карие глаза не мигая смотрели на меня с породистого, узкого лица. Хищные брови вразлет, словно крылья ястреба, придавали им еще больше выразительности и яркости, а высокий лоб прочертила глубокая морщина, отчего я мгновенно сделала вывод, что Кощей привык хмуриться. Тонкие губы, словно высеченные из камня, сейчас были сжаты в полоску. И лишь левая рука, со сведенными судорогой пальцами, ничуть не изменилась и была все так же прижата к телу. Плаща на нем сегодня не наблюдалось, а вот черный кафтан, застегнутый наглухо, был очень похож на вчерашний.