Заиграли гусли-самогуды, запела дудочка-краса, вышла я, раскрасавица, на середину горницы – ручками всплеснула, ножкой топнула и пальчиком тонким мужа маню-призываю. Ванятка очами сверкнул да пошел ко мне. Плавно пошел, по-кошачьи, словно дядька мой, Велес, оборотнем прозванный. Повернулся на носках и глянул мне в глаза – тут-то я и пропала окончательно в этих колдовских омутах…
Ох, и краса Василиса – глаз не нарадуется. Долгий волос снежный, глаза серебряные в пол лица, стан как у березки гибкой, груди как яблочки наливные. А уж движется, как пава! Иван-царевич с ней рядом словно зверь заморский, тигром называемый. Горят очи у обоих, нежность так и плещется, даже трудно рядом устоять. А уж как стали танцевать молодые, так гости и ахнули.
Мягкие движения у царевича, плавные. Не танцует он – живет. Мелькает коса огненная и зелень глаз, пальцы тонкие гладят воздух возле молодой супруги… а она и довольна. Вьется вокруг как цвет-огонек, улыбкой сладкой так и манит. Даже гости очарованы дочкой кощеевой, куда уж Ивану от нее глаз отвесть…
Всплеснула жена молодая рукой белой – брызнуло озеро на пол, растеклось гладью. Камыши зашумели, заплескались рыбешки серебристые. Взмахнула другой – полетели белые лебеди, запели песню нежную, закружились рядом. Одна лебедушка даже к трону подлетела… и царя ущипнула за место причинное, охальница. Не портить ему, горемычному, девок молодых недельку-другую…
Родичи новые на пиру бражничают, девок красных соблазняют… Смотрит Иван на жену молодую – не нарадуется. Хороша Василиса, как солнышко весеннее. Улыбка у ней – цвета краше. И умница, и красавица… ан как снова лягухой зеленой обернется? Неужто и впрямь, Кощей суженую заколдовал?
Как отвернулась Василиса – Иван за порог в свою горницу, будто тянет его что туда. Огляделся, наставления волхвовы вспоминая, да и приметил – вот она, кожа лягушачья. Схватил её, постылую, да и в огонь!
Повалил дым густой с очага, заволокло все вокруг, засмердело. Челядь всполошилась, набежала – что горит, чего тушить? Гости царевы панику развели – вдруг добро горит, пропадает? А жена молодая, как чуяла, на пороге горницы тотчас объявилась…
Сижу я на пиру великом, костерю кощеичей, а глазами Ванятку выискиваю. Куда подевался мой ненаглядный? Ростом он высок, в плечах широк, волосы рыжие – заметный. Ан не видеть ладо моего… Уж не случилось бы чего с моим венчанным… Царь рядом прибаутки бает, ладошку к месту причинному, лебедем защипленному, прикладывает. Царевичи наспех жененные с мордами кислыми сидят, на женушек поглядывают. А вот послы заграничные всполошились чего-то… Гарью потянуло – шкурой паленой. Да противно как…
Забилось сердечко мое, заколотилось в груди, как голубка в силки пойманная. Ох, почуяло беду неминучую…
Стрелой метнулась я в горницу Ваняткину, да не поспела к сроку. Догорала в очаге шкурка лягушачья, верными прислужниками из леса захваченная да назад принесенная. И Ванятка рядом улыбчивый… Радуйся, говорит, Василисушка, не ходить тебе боле в рабстве постылом. Ой, дурень мой, дурень… И ведь как лучше хотел…
Почуяла я, как тело мое белое ветер по крупицам уносит, к дому отцовскому ворочает. Только и успела, что крикнуть: ищи меня в Царстве Кощеевом… А дома уж слезами горькими залилась. И не надо мне слов маменькиных, что найдет, коли любит, и о том, что дороже доставшееся пуще ока ценят…
Наставляли Ивана Царевича ночью глубокой близнецы-кощеичи. Баяли про лес непроходимый, про людей-оборотней, про смерть в яйце… Коня дали справного, меч на крепость проверили да и благословили в путь-дорогу замест отца – царь-батюшка уже почивать изволили.
– Ну что, брат, думаешь, доедет? – подмигнул один, глядя вслед удаляющемуся Ивану.
– Он на нее как кот на крынку сливок глядел, – ухмыльнулся другой, – доедет вестимо.
– Спорим?
***
Как оборвался звук последний, да затих боян, началось в народе брожение великое.
– Доедет! – кричали одни.
– Не доедет, в пути пропадет! – отвечали другие.
Слово за слово, да закипела кровушка молодецкая, заплясали кулаки по плечикам да кой-где и по зубам… Гусляр поглядел лукаво, Марью за стан тонкий подхватил, да и на двор украткой вынес.
– И зачем ты, девица красная, ягод сонных мне в пиво надавила? – сверкнул он улыбкой белозубой, ставя ту перед собой.
Зарделась внучка ведьмина, да разве вечером разглядишь? Понравился ей парень приезжий да сказки его.
– Хотела, чтобы остался гость подольше, еще немного побаял, – несмело начала она.
– А коли позову с собою, пойдешь? – внезапно посерьезнев, молвил сказочник.
– Я даже как звать тебя – не знаю, – растерялась Марья.
Вдохнув вечерний воздух, парень пригладил волосы ладонью.
– Кот-Баюн я, Бабы Яги прислужник. Зелья оборотного напился, да вышел к честному люду былины рассказать, чтобы не только злыми сказками земля полнилась.
– А почему в село наше, а не соседнее?
– Есть тут девица одна ладная, умом да красой не обиженная, – снова улыбнулся он.
– Боязно мне с тобой идти, – закусив нижнюю губу, Марья поглядела в очи бояна. В ночной темноте они отливали золотом и лунью, как и у всех котов. – Коли будешь год ко мне ходить да сказки баять, подумаю. Но ежели узнаю, что другую себе нашел…
– Яга столько зелья оборотного не даст, – вздохнул Баюн.
– А я зазря внучка ведьмина чтоль? – Усмехнулась девица, – уж как-нибудь в этой беде пособлю…
[1] Куфар – слово немецкого происхождения. Koffer – сундук. В Куфре хранили приданое и другое ценное имущество.
[2] Рушни́к – расшитое декоративное полотенце из домотканого холста. Предмет народной культуры и народного творчества восточных славян.
[3] Са́жень, или саже́нь (сяжень, саженка, прямая сажень) – старорусская единица измерения расстояния. … 1 сажень = 7 английских футов = 84 дюйма = 2,1336 метра.
[4] Верста́ – русская единица измерения расстояния, равная пятистам саженям или тысяча пятистам аршинам (что соответствует нынешним 1 066,8 метрам, до реформы XVIII века – 1 066,781 метрам).
[5] Род – Сущий, Единый, прародитель богов и творец мира, "Вседержитель, иже единъ бесмертенъ и непогибающихъ творецъ, дуну бо человеку на лице духъ жизни, и бысть человекъ въ душю живу: то ти не Родъ, седя на вздусе, мечеть на землю груды – и въ томъ ражаются дети...", упомянут в поучениях против язычества "О вдохновении святаго духа", "Слове об Идолах", "Слово Исайи пророка", рукописи Четьи Минеи из древнерусского духовника.
[6] Уток называется еще челноком – это нити, которые в ковровом изделии располагаются перпендикулярно нитям основы. Переплетение утка (челнока) с создает узор изделия, а так же и узлы ковра, которые после разрезания образуют сам ворс. Уток в готовом ковровом изделии не виден, скрыт от взгляда ворсом.
[7] Лада – славянская языческая богиня любви.
[8]Сварог – Отец Небесный, создавший землю.
[9] Открытое пространство (обычно в поле), специально отведенное для проведения обрядов.
[10] Аналог свидетеля от жениха.
[11] Аналог подружек невесты.
[12] Род – Сущий, Единый, прародитель богов и творец мира.
[13] Аналог мальчишника на языческой Руси.
[14] Пуд — устаревшая . 1 пуд = 16.3804815.
[15] Жертва богам от имени молодых, состоявшая обычно из каравая и/или пшеницы, сжигаемых на священном огне.
[16] Алконо́ст (алконст, алконос) — в русском искусстве и легендах райская птица с головой девы. Часто упоминается и изображается вместе с другой райской птицей . Сирин также поет песни Печали, тогда как — песни Радости.