Хозяин долил вина себе и гостю, и некоторое время они увлеченно обсуждали и сравнивали свойства нумэнорской и местной виноградной лозы. Нимрихиль поделился с Амети некоторыми предположениями относительно истории виноделия в Эндоре. По его словам получалось, что виноград жителей Средиземья научили возделывать Люди Моря. Амети не спорил, но лишь снисходительно улыбался: он прекрасно знал, что виноградной лозой, как и многим другим, люди обязаны непосредственно Золотому Скарабею. После этого оба собеседника почувствовали, что мосты наведены и можно переходить к делу:
— Значит, говорите, головы сохнут на пиках перед Золотым Дворцом…?
— Головы? А, да, конечно же… жара ведь стоит. А если вы удивитесь, что их так много, так недавно же заговор раскрыли…
— Как, еще один? — спросил Нимрихиль, обрывая ягоды со спелой грозди. Так небрежно, что будь Амети помоложе, то он непременно бы подумал, что ошибся в собеседнике.
— Д-да…
Амети собрался силами:
— Говорят, что в нем замешаны еще и чужеземные лазутчики, — сказал он доверительным полушепотом, наклонившись к хозяину и сделав страшные глаза.
Удар попал в цель. Нумэнорец выпрямился и на мгновение ушел в себя — как всегда, когда он слышал что-то важное.
— В самом деле? — вопросил он с видимым безразличием, но Амети понял, что наживка схвачена. — И как, интересно, об этом стало известно?
— А вот так дело было, — сказал Амети с важностью. — Как вам ведомо, шестой день недели, что вы зовете Днем Моря, Золотой Скарабей заповедовал нам проводить в праздности, дабы мы могли, забыв о делах житейских и насущных, поразмыслить о его величии и страхе, а также об иных возвышенных предметах и материях. И обычай этот у нас выполняется неукоснительно: ежели приходилось вам слышать, то даже воины наши откладывают оружие, как только Солнце проходит через надир, возвещая начало нового дня. И за тем строго следят служители всех храмов…
Нимрихиль нетерпеливо кивнул.
— Так вот, — неторопливо продолжал Амети. — Стали в Золотом Дворце примечать, что некий высокий придворный чин из покоев правой руки запирается у себя по субботам. Стали за ним следить и узнали, что вместо того, чтобы исполнять обычаи праздничного дня, он что-то пишет, а потом, переодевшись, куда-то уходит… Тут-то и открылось, что он чужеземный лазутчик — ибо какой прирожденный харадец станет делать что-то в субботу, будь он хоть трижды заговорщик и чернокнижник? Сразу его и того — взяли в железо…
Тут, к удивлению жреца, Нимрихиль довольно откровенно перевел дух и успокоился.
— Ну что же, уважаемый Амети, могу сказать только одно: туда ему и дорога, — сказал с усмешкой нумэнорец и отпил из своего кубка, — Уж если он оказался неспособен соблюсти обычай народа, с которым свела его судьба…
И он выразительно пожал плечами. Амети тоже отпил вина, чтобы спрятать растерянность и смущение: он был уверен, что придумал совершенно замечательную историю, чтобы вывести нумэнорца на чистую воду, и не мог понять, где допустил ошибку. «Неужели я счел его таким глупцом, что выставил дураком самого себя?» Но тут он, забыв еще раз отхлебнуть из кубка, чтобы скрыть вспыхнувший румянец, уставился на Нимрихиля: жреца вдруг осенило.
— А вот если лазутчик еще и чародей бывает… — сказал он обиженным голосом. — Злокозненный и из врагов Харада…
Рука Нимрихиля застыла в воздухе, и вино из кубка плеснуло на драгоценную скатерть.
—…Тогда сразу и в заплечную… — неуверенно закончил Амети, глядя на враз побледневшее лицо нумэнорца. Жрецу вдруг подумалось, что не стоило пугать злокозненного чародея. Себе дороже.
— Вот оно значит как, — вдруг тихо сказал Альвион. — Заплечная… А может быть, сначала все-таки Храм? Что скажешь, осененный Золотым Скарабеем?
Амети онемел.
— Я ведь тоже что-то знаю, — твердо добавил нумэнорец. — И про Черную Стражу, и про золотую с красным…
— А я… ничего… эта…
Они посмотрели друг на друга.
Нумэнорец, наконец, поставил свой кубок на стол. Кубок упал: Нимрихиль успел сильно помять чеканное серебро.
— Собственно, я… Это не имеет значения, но раз так получилось… Теперь будет проще говорить… Мне нужна помощь.
Амети воззрился на нумэнорца, приоткрыв рот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Нимрихиль решительно закончил:
— Вытащи из вашего Храма моего бра… Моего друга. Я заплачу.
В этот момент Амети захлопнул рот: к нему вернулось соображение, а вместе с ним и память:
— Злокозненный чародей… из врагов… ничего не… Черная Стража… И храмовая… Ах да, и чернокнижник тоже…
— Что?! — рявкнул Нимрихиль, вскочив на ноги, и тут Амети окончательно пришел в себя, больно прикусив язык.
— Я понял, понял, — залепетал он. — Это было недель пару назад, они брали с собой чернокнижника, на поруках который, королевская Стража и наша…
— И что, что дальше? — вопрошал Нимрихиль, нависая над харадцем. — Ты его видел?
— Кого, чернокни…
— Да нет же!
— А, друга вашего… Видел, то есть, нет, не видел…
Нимрихиль стукнул по столу кулаком так, что искалеченный кубок, подпрыгнув, упал на пол:
— Он жив?
Амети с трудом успевал переводить дыхание:
— Я не видел, потому что… Кажется, жив он был, но связанный и без сознания. Я из-за занавеси…
Остановившись, он прибавил:
— Темноволосый и одет был как вы, в черное, так?
Нимрихиль кивнул. Амети посмотрел на него снизу вверх и робко спросил:
— Вы что-то про заплатить говорили?
— Сколько ты хочешь?
Жрец зажмурился и быстро сказал:
— Триста золотых.
Следопыт напряженно задумался. Амети затаил дыхание, приоткрыв один глаз: сумма была огромна. Он уже было приготовился торговаться, когда Нимрихиль кивнул:
— Хорошо. Столько я смогу достать.
«Неужели продешевил?» — поразился Амети и приоткрыл второй глаз:
— Треть вперед, и все золотыми новой чеканки?
— Да, но только я тоже поеду с тобой в Харад, — уточнил Альвион.
Амети широко распахнул оба глаза и измерил Нимрихиля взором:
— Не получится, однако… Ты, высокорожденный… — тут Амети поперхнулся и мысленно зажмурился от собственной наглости, но нумэнорец, кажется, и не заметил, что жрец обратился к нему на «ты». — Прости, но на харадрим ты нисколько не похож.
— Это мое дело, буду ли я через пару дней, когда соберусь и деньги достану, похож на харадрим, или нет, — проворчал Нимрихиль. — Язык я знаю и в эарэнья ничего делать не стану, — добавил он, невесело усмехнувшись.
Жрец подскочил:
— Как — через пару дней? Да кто же меня отпустит из посольства домой?
— Скажешь, что узнал нечто важное. От меня. И что тебе надо ехать домой. Тебе, скорее всего, поверят. А я… будь возможность, я бы сегодня уже уехал. Или неделю назад.
Амети внимательно посмотрел на нумэнорца:
— А что именно ничтожный узнал от высокородного? — вкрадчиво поинтересовался он. — Если бы что-то о чужеземных лазутчиках в Золотом Дворце… тогда бы меня непременно отпустили домой… с такими-то важными вестями…
Нимрихиль закусил губу.
— Даже если бы тебе поверили, что ты узнал что-то в этом роде… Нет.
Жрец вздохнул. Нумэнорец добавил:
— Придумай что-нибудь… За триста золотых можно и постараться.
Амети покорно кивнул.
— Значит так: через два дня, в анарья, на закате встречаемся на перекрестке к югу от города — там, где я к тебе позавчера подъехал. Я привезу деньги.
Амети снова кивнул. Нимрихиль наклонился к самому его лицу:
— А если что, то знай: за меня мертвого ты получишь от короля гораздо меньше золота, чем от меня живого.
— Я знаю, — пискнул Амети. Нумэнорец усмехнулся:
— Ну, тогда ты видишь, что мне можно верить. Если ты все-таки решишь удовольствоваться меньшим и предашь меня, я успею тебя убить. Даю тебе в том слово.