Комитет по встрече возглавлял старый знакомый, Увейс-паша. Младший единокровный брат султана, некогда посол Османской Империи в Империи Инков, а сейчас Великий Визирь, то есть премьер-министр. Очень хорошо образованный, эрудированный, с широким кругозором, добрый приятель императора Интико, вице-императора Чалько Юпанки, Папы Климента Седьмого и герцога Васко да Гама де Гоа, графа де Видигейра. К тому-же, теперь личный друг графа-магистра-кардинала Игнатия де Лойола.
Увейс-паша попросил разрешение осмотреть, выделяющегося своим стальным корпусом, «Посейдона» и, конечно, его получил. На «Посейдоне» все вместе и пообедали-поужинали. Послушали концерт новых певичек, переночевали, а с утра, двадцать первого апреля, накануне Великой пятницы, тронулись к Иерусалиму. Высоким гостям предоставили лошадей и инкские подрессоренные повозки-кабриолеты, а бойцы порысили пешком. С собой Савелий взял всю Первую Гвардейскую бригаду Быстрого Реагирования, им размяться на марш-броске сейчас очень полезно — сжечь накопленный за время плавания жирок. Увейс-паша не возражал. К Империи Нового Света, османы относились очень дружелюбно. Впрочем, такие отношения были взаимными с самого начала их возникновения.
Иерусалим, мрачный, грязный и воняющий, как выгребная яма, кишащий крысами и клопами, Савелию совсем не понравился, он наотрез отказался ночевать в городе, устроившись, в компании с Эль Чоло, в лагере Первой Гвардейской, разбитом неподалёку от южных ворот.
— Чуму бы какую-нибудь здесь не подцепить, или проказу, — поделился опасением вице-император.
— Да, уж… впечатление самое гнетущее, — согласился Савелий, — настоящий гнойник Земли. Но будем надеяться, что пронесёт.
— Я не хочу надеяться, Русо. Дождёмся объявления результатов выбора Папы и сразу тронемся в Стамбул. Оставим нашим мракобесам корабль, пусть отдельно от нас возвращаются, заодно и карантин по пути пройдут. И солдатиков наших заберём, пусть богомольцев здесь турки охраняют. Согласен?
— Мысль здравая, так и поступим. А вообще, над карантинными мероприятиями стоит задуматься основательно. Просто чудо, что нас до сих пор ничем не зацепило.
Девятнадцатого апреля 1531 года, в христианскую Пасху, христианская церковь объединилась и единогласно выбрала своим главой-Папой Джулио Медичи, теперь под именем Климента Восьмого. Съезд продолжил работу, вопросов перед ним стояло множество, со всеми и за год не разобраться, не то, что за пару недель, но это уже текущие мелочи, главное дело сделано. Папа Климент Восьмой теперь точно продавит упразднение всех монашеских орденов, кроме Ордена Священного Препуция, упразднение именно съездом, а не собственной волей, а остальное Савелия нисколько не интересовало. Вникать в детали христианской «внутренней кухни» он не собирался.
Для европейских кардиналов и вельмож оставался орденский «Священный Препуций», для возвращающихся в Новый Свет оставили «Виракочу» с контр-адмиралом Апату Вуиса; у Василия Третьего, который вознамерился дождаться окончания исторического съезда, корабль свой; так что ничего не мешало продолжить второй европейский вояж. Так и поступили, свернули лагерь, забрали с собой Увейс-пашу, и ушли, не попрощавшись. Незачем людей от дела отвлекать. Очень важного для них дела.
В Стамбул-Константинополь, Савелий и Эль Чоло прибыли девятого мая 1531 года. В Кадырга Лиманы, Галерной гавани, бывшей в Византийские времена гаванью Юстиниана, эскадру ожидал «Ахура Мазда», который привёз новости, в том числе и о прошедших в Гранаде торгах. Хорошие новости привёз, просто замечательные.
Пока обменивались с берегом салютами, на «Посейдона» передали пакет от графа Саго Миачо де Андорра, имперского министра Иностранных Дел. «Аматерасу» и «Инти» купила Французская Империя, аж за тридцать шесть тысяч французских ливров серебра. Почти восемнадцать имперских тонн. Неплохо, видать, пограбили французы бывшую Венецианскую Республику.
Торги прошли очень бойко. Друг Генрих поднял цену лота сразу до тридцати тысяч; до тридцати двух, ставку повысил британский посол в Гранаде (С чего вдруг сэр Томас Мор, лорд-канцлер королевства, герцог Саффолк, герцог Глазго, граф Нортумберленд, решил так тряхнуть королевской казной, пока непонятно, это выясним позже, а пока всё получилось очень даже «в жилу»); до тридцати четырёх поднялся посол Османской Империи (и этим, похоже, исчерпал свои полномочия).