…и вздохнула с облегчением, когда он довез ее обратно к универсаму. Не спросил. Не надо ничего говорить, рассказывать, доказывать… ничего не надо.
В сущности, это была уже не ее жизнь.
— Ну, увидимся, — сказал Рома, прощаясь.
— Может быть, — кивнула Анжелика загадочно. — Не исключено. Никогда не говори «никогда».
И вдруг вспомнила, что у нее тоже есть для него подарок: такой же нелепый, как и тот медвежонок-липучка на холодильник. Это был крохотный брелок-фонарик в форме стеклянного барашка: Рома был Овном по знаку.
— У меня есть для тебя подарок, — сказала Анжелика, зажав барашка между ладоней, пряча; повернула, зажгла: Рома, заглянув в ее ладони, увидел маленький светящийся огонек.
Почему-то ей захотелось проститься по-хорошему. Она протянула Роме барашка, покачав фонарик на тонкой серебристой цепочке:
— Это ты. Вот так ты освещал мою жизнь, когда был в ней. Я возвращаю тебя — тебе.
И, так же небрежно, как и ключи, бросила барашка Роме на колени, поспешно выскочила из машины.
Вот и все, повторяла она себя, скоро шагая к подъезду своего нового дома. Все кончено — с Ромой.
Она почувствовала себя свободной — впервые за последние несколько месяцев. Свободной от выяснений, от скандалов, от проблем; свободной от мучительного чувства зависимости, зависимости от не принадлежавшего ей человека. Анжелике хотелось петь. Вот и все. Ничто больше не связывает ее с Ромой. Ничто не связывает ее с прошлым!
«Я умею прощать», — подумала Анжелика, не чувствуя уже никакой ненависти ни к Роме, ни к его жене. Простив их, она отпустила все и осталась свободной. И это вселенское чувство свободы, заполнив ее до краев, дарило возможность…
…возможность любить по-настоящему, без боли и злости. Любить Катеньку, любить маму, любить красавца Макса… Любить весь этот мир и себя, обязательно себя в нем…
Она была счастлива.
После Нового Года Катя встретилась с Олегом Петровым в его квартире. Все время, пока они ехали из института на Петроградскую, она жутко нервничала. В каждой встречной белой машине ей чудился «Опель» мужа. Олег же шутил и балагурил, рассказывал какие-то похабные анекдоты… «Это всего лишь плата за мое счастье», — думала Катя. Низкое зимнее солнце слепило глаза, когда она вышла из машины, и после этого яркого света, отраженного многократно витринами магазинов и снежными сугробами у поребриков, подъезд старого дома показался ей темным, как ночь — она буквально ослепла. Натыкаясь на стены, Катя поднялась вслед за Олегом по пропахшей кошками лестнице, и сердце стучало, как отбойный молоток, готовое выпрыгнуть из груди.
В квартире у Олега было тепло и прибрано, на вешалке Катя сразу заметила дорогую женскую дубленку, изящные красные сапожки на высоком каблуке стояли у двери.
— Жена будет в восемь вечера, — сказал Олег, поймав ее взгляд. — Мы управимся.
Он выдал ей большое желтое полотенце, махровое, мягкое; и в огромной ванной, отделанной зеркалами, Катя разрыдалась, глядя на свое нелепое отражение над мраморной полочкой, уставленной дорогой косметикой.
— Можешь там одеть халат розовый! — крикнул Олег из комнаты. — Он как раз тебе подойдет по размеру!
Катя долго стояла над ванной, вслушиваясь в шум льющейся воды. Сняла с крючка легкий, пушистый, невесомый халат. От него пахло чем-то неземным, сказочным, премьерно-глянцевым, журнальным — и сладким, несбыточным, недоступным. Она вышла к Олегу в своем дурацком шерстяном костюме — надеть это чужое розовое чудо было выше ее сил. Олег не удивился, улыбнулся только, полуобнял ее.
— Ну что? Раздеваемся? Я вот тут пока нам «мартини» налил. Если хочешь, сок принесу. Ты какой будешь — апельсиновый или яблочный?
Пока он расстегивал пуговицы на Катином костюме, стягивал с нее колготки и белье — умело, осторожно, — Катя не могла избавиться от противного липкого чувства брезгливости. Олег уже целовал ей грудь, спускался губами ниже… Внезапно Катя почувствовала странное тепло внизу живота — ощущение, сходное тому, которое возникало при просмотре Ромкиной порнографии. Она испуганно вздрогнула, пытаясь закрыться руками, защититься… но от властных поцелуев Олега вновь расслабилась, сил сопротивляться этому внезапному чувству не было… Противно и сладко… такого с ней никогда еще не случалось. Если бы сейчас Олег захотел прекратить все это, Катя, наверно, заставила бы его силой. Может быть, подобное и называлось страстью.