– Это хорошо. А монастырь-то твой, тот, что в Приамурье, слыхал, уже почти достроен?
– Достраиваем с твоей помощью, кормилец! С твоей и божьей! – Сефербий приложил указательный палец к центру лба и возвел очи к потолку. – А уж каких мы туда монасей набираем, эх! – он было зажмурился в предвкушении, но тут же одернул себя и погасил просившуюся на лицо сладкую улыбку.
– Рад за тебя, отец. Но, честно говоря, я ведь тебя сюда не за этим пригласил, ты же понимаешь… – Первый доверительно понизил голос, и отец Сефербий напрягся словно гончая, взявшая след.
– Понимаю, кормилец, понимаю. И весь во внимании, – он пододвинул свой стул поближе к столу и оперся на него локтями, вперив в Первого взгляд своих темно-карих глаз.
– Расскажи-ка мне, Сефербий, вот что, – Первый протянул руку через стол и коснулся рясы священника. – Как обстоят дела с моим… – он сделал паузу – Помазанием?
– Преотлично, кормилец, преотлично! Мои люди готовят паству, преподобные ведут проповеди. Население уже практически подготовлено! – Сефербий вдруг запыхтел, словно закипающий чайник. – Но только, кормилец, боюсь, что у нас на пути есть одна маленькая загвоздка…
– Да? И какая же? – разыграл неподдельное изумление Первый. Ему докладывали о природе этой «загвоздки», но хотел услышать правду из уст Сефербия.
Святой отец заерзал на своем седалище и почмокал губами, а затем выпалил: – Василисий! Слыхал я… да что там, слыхал, знаю! – он махнул рукой. – Знаю, что Василисий питает определенные сомнения насчет вашей исключительности, кормилец, и настраивает… исподволь, разумеется, часть паствы на то, чтобы не признавать вас Божьим Помазанником!
– Ах вот оно что… – сказал Первый и в задумчивости забарабанил пальцами по столешнице, делая вид, что принимает какое-то решение. – Ну, что ж. Раз Главный Иерарх Русской Валламской Церкви отказывается признавать очевидное… – он приложил палец к губам, а затем поднял его ко лбу, повторяя жест Сефербия, – значит, на должность Иерарха мы найдем более правильного человека!
– Кормилец! – задохнулся отец Сефербий. – Могу ли я, недостойный сын…
– Сефербий, – Первый взял руки святого отца в свои и крепко их сжал. – Или лучше, Главный Иерарх Сефербий? – он пристально посмотрел в глаза культиста, как бы заглядывая тому в душу. – Я думаю, что мы с тобой друг друга поняли.
Сефербий часто закивал головой, роняя на стол скатывающиеся с висков капельки пота.
– У меня к тебе еще одна просьба, будущий Главный Иерарх, – продолжил Первый, отпуская руки святого отца.
– Слушаю, кормилец! – подобострастно выдохнул тот, в мыслях уже примеряя на себя белоснежную гать верховного пастыря Русской Валламской Церкви.
– Мне нужно, чтобы твои прихожане в Кемеровской области сдали всех недовольных тамошней властью и лично губернатором, ясно?
– Конечно, кормилец, сделаем! Я распоряжусь!
– Вот и отлично, – Первый сердечно улыбнулся святому отцу. – Передавай привет Таврибию.
Сефербий вскинулся при упоминании имени своего давнего любовника, которого, в отличие от многих прочих, он так тщательно скрывал все эти годы.
– Не волнуйся, Сефербий, у нас все будет хорошо! Исповедуешь меня? Ты же знаешь, старый друг, как я тебе доверяю, – Первый отнял от поврежденной руки платок с оставшимися на нем бурыми кровяными разводами и протянул святому отцу.
Семенов выждал некоторое время после ухода старого индюка, прежде чем возвращаться к Первому. Что бы там ни происходило между Хозяином и служителем культа, это явно не касалось секретаря, и он не хотел давать Первому повод заподозрить себя в прослушивании чужих разговоров, переместившись на время в самый дальний от двери в кабинет угол приемной.
«Надулся, словно павлин. Наверное, выторговал себе очередной ништяк» – подумал Семенов, наблюдая за горделивой походкой отца Сефербия. Секретарь Первого не был верующим и не разделял взгляды адептов Валламской церкви. Он, как и многие другие, был ошеломлен недавней, слишком скорой, сменой основной государственной религиозной доктрины. Еще больше он удивился, когда оказалось, что большинство соотечественников безоговорочно приняли этого Аалекта, или как там его, в качестве альтернативы старому и проверенному временем богу.
Впрочем, вспоминая времена, когда атеисты практически в воздухе переобувались в истовых верующих, Семенов лишь скептически усмехался про себя. Сефербий – этот матерый гсбшник – был в первых рядах и тогда, и сейчас, выжимая для себя максимум из сложившейся обстановки. Семенов всегда презирал таких оборотней, а Сефербия ненавидел вдвойне. Скорее всего, дело было в близости святоши к Первому, но Семенов не хотел себе в этом признаваться.