– Доволен? – поинтересовался Морган.
– Ну не знаю… Мог бы сделать меня покрасивее. И очки эти… – закокетничал Паша. В глубине души он, почему-то, ожидал увидеть нечто более… гротескное что ли, и сейчас в нем боролись два чувства: облегчение и легкое разочарование.
– Начнем процесс?
– Дай хоть я поем для начала! – Паша забрал из коридора тележку со снедью и затащил ее в апартаменты. – И потом, мне надо морально подготовиться. Вещи собрать, – он искал любую зацепку, чтобы оттянуть неприятный момент перевоплощения.
– Хорошо, с этим подождем. Нужно будет также изменить рисунок твоих отпечатков пальцев. Кстати, новые документы уже ждут тебя на вилле.
– Прелестно. А теперь не мешай, пожалуйста. Я хочу позавтракать в тишине, – немного резко ответил Паша, усаживаясь на широкий диван в гостиной. Аппетитные ароматы еды наполнили пространство и разожгли в нем неуемный голод. Напоминая себе есть помедленнее, Паша, тем не менее, подчистил содержимое больших тарелок всего лишь за десять минут. Акулий суп пришелся очень кстати, сняв остатки похмелья, а арбуз на гриле оказался просто божественным блюдом.
Поправив пошатнувшееся было равновесие духа, Паша пошел в гардеробную, чтобы собрать свой, значительно расширившийся в последнее время, скарб. Он знал, что не останется здесь навечно, а потому заранее позаботился о перевозке вещей, купив огромный чемодан модной некогда фирмы Луи Вюиттон. Сейчас эта компания по производству одежды и аксессуаров явно переживала не лучшие времена, но Паша, воспитанный на канале MTV с его навязчивой фешн-рекламой, был рад наконец-то позволить себе этот легендарный бренд.
Паша провел в гардеробной около часа, неторопливо и аккуратно складывая в чемодан нажитое за три недели имущество. Наконец, среди опустевших полок и вешалок остался лишь одиноко выглядящий костюм и рубашка, в которых он приехал в Дубай. Носки с трусами он давно уже выкинул, сменив на местные, и теперь лишь эти вещи связывали его с родиной. Паша сознательно оставлял костюм напоследок, раздумывая, не оставить ли его здесь, но теперь все же решил забрать с собой.
Первыми в чемодан отправились брюки, свернутые в небольшой валик. Затем Паша снял с вешалки пиджак и, сложив его вчетверо, собирался уже положить к остальным вещам, но тут из внутренностей пиджака на пол выпал измятый прямоугольник бумаги с нацарапанными на нем неровным почерком буквами, о котором Паша уже и думать забыл.
Узнавание молнией пронзило пашин мозг, и перед глазами возник нечеткий образ постаревшей матери, отдающей ему письмо. Паша споро нагнулся, поднимая конверт. Как он мог забыть про серегино послание? Впрочем, со всей катавасией тех дней, этот факт не выглядел совсем уж невероятным.
Вернувшись в гостиную, Паша вновь сел на диван, кончиком пальца вскрыл конверт по периметру, достав оттуда небольшой лист бумаги, с двух сторон заполненный убористым почерком Сереги, и начал читать.
«Привет, Паштет! Давно не виделись, дружище. Знаешь, у меня теперь уйма свободного времени… Решил, вот, тебе написать. Хорошо, что еще помню твой домашний адрес!
Говоришь, не давал мне его? Точно! Извини, но я выпросил твои координаты у одной знакомой девчонки с кафедры. Ирка, помнишь? Она имеет доступ к личным делам всех учащихся. Просто позвонил и уломал ее! Простишь ли ты мне этот маленький фокус? Я знаю, что ты как бы ушел из дома, и адрес этот – так себе зацепка, но другого варианта связаться с тобой, так уж вышло, у меня нет. Кто знает, возможно, ты и прочтешь это письмо?»
Паша улыбнулся. В этом был весь Серега. Шебутной и бесшабашный, он мог, что называется, влезть без мыла в задницу, а затем вылезти из носа жертвы. Не сказать, что они были близкими друзьями, но это не мешало Трямкину быть с Пашей, как и со многими другими окружающими его людьми, запанибрата. Их политические взгляды совпадали, и именно Серега вытаскивал Пашу на митинги против властей. Сам бы Паша наверняка не собрался с духом, предпочитая молчаливое неодобрение, тем более он имел перед глазами печальный пример своих деда и отца.
Однако, энергии Сереги хватало на десятерых, а спорить с ним было решительно невозможно. Проще было согласиться и дать вовлечь себя в очередную авантюру, надеясь лишь, что она обойдется не слишком дорого.
«Я вернулся в Клин. Живу с матерью. Это она помогла мне отправить письмо. Ты, наверное, не в курсе, но я только недавно освободился из колонии… Пострадал все-таки из-за этой долбанной политики, черт бы ее дрючил! Четыре года впаяли за «нанесение телесных повреждений законному представителю власти», ты представляешь? Четыре, мать их года! И это при том, что я только схватил того козла за куртку! Отсидел от звонка до звонка, УДО эти мрази мне не подписали. Я знаю, что это письмо может попасть не в те руки. У нас же теперь так делается. Хотя… моя старуха на почте работает, я тебе вроде бы рассказывал. Надеюсь, что она сможет отправить эту маляву каким-то особенным способом, чтоб без лишних глаз…