Улей оглядел любимый
и пошел, тоской томимый,
распростясь навек с селом,
Долгохуевым путем.
Долго ль, коротко ль идет он,
то ли месяц, то ли год он
по полям да по лесам
Пиздолиз не знает сам.
Вот он в славном государстве,
во Елдабаофьем царстве,
вот голов торчат ряды,
отвращая от пизды...
Пиздолиза царь встречает.
Вот он паспорт предъявляет,
размотав, какбинт, язык...
Обмер царь, к земле приник.
Молвит: - Не видал покуда
я еще такого чуда.
Что ж, попробуй в ход пустить
пригодится, может быть!
Вот приносят угощенья
и соленья, и печенья,
а царевна ебли ждет
и о ляжку ляжкой трет...
Как он вдвинет язычище,
хуя всякого почище,
как в пизде заегозит,
как концом зашевелит
аж царевна засмеялась,
так чудно ей показалось,
обвилась вокруг плющом,
говорит: - А ну еще!
Пиздолиз не спит ночами,
Пиздолиз сверлит часами,
все ж царевна - мало ей!
говорит: - Лижи быстрей!
Язычища не жалея,
Пиздолиз пошел живее
трет пизду и сикелек,
трет и вдоль и поперек,
трет по верху и по низу,
по подвалу, по карнизу,
и снаружи и внутри
трет подряд недели три.
А царевна знай хохочет
и никак понять не хочет,
что язык, как хуй любой,
утомляется порой.
Можно, может быть, не спорю,
без особенного горя
час и два пизду лизать.
Сутки ж - нелегко сказать!
Ну а что б вы делать стали,
если вас бы заставляли
месяц с подлой не слезать
и лизать, лизать, лизать?..
Вот и месяц истекает.
Пиздолиз язык втыкает,
трет, и трет, и трет, и трет
дни и ночи напролет.
А царевну разобрало:
все ей плохо, все ей мало...
Невдомек, как видно, ей,
что язык-то без костей...
Вот уж он натер мозоли
и хотел, визжа от боли,
вытащить язык... Куды!
Пеной хлещет из пизды,
не пизда - огнетушитель!
Но, хотите, не хотите ль,
если дорого житье,
нужно снова лезть в нее!
Пиздолиз сверлит часами,
Пиздолиз не спит ночами,
а царевна - шутки ей!
знай свое: быстрей, быстрей!
Вновь луна в последней фазе...
С языка вся кожа слазит,
впору в слезы, впору в крик,
сводит судорогой язык...
Тут язык, борясь с бедою,
сунул он в ведро с водою,
а вода как зашипит,
пар столбом как повалит,
будто сталь он закаляет
и в ведерко опускает...
А она: - Ебена мать!
Как ты смеешь остужать?!
И опять мученье то же:
от пизды бедняк не может
отойти, как часовой:
то по стрелке часовой,
то против нее он лижет,
то подальше, то поближе,
то по кругу обойдет,
то диаметром пройдет,
трет пошире, трет поуже...
На язык, как в дождь на лужах,
повскакали пузыри,
а ее все три да три!
Злая боль язык тревожит,
он ни пить, ни есть не может,
похудел и подурнел,
словно двадцать лет болел,
почернел и запаршивел,
поседел и оплешивел,
а царевна - мало ей!
все свое: быстрей! быстрей!
Третий месяц на исходе,
Пиздолиз тоской исходит...
Вот уже сравнялось три
а ее все три да три!
И язык уж притупился,
всюду язвами покрылся,
а царевна - мало ей!
все - скорей, скорей, скорей!
Пиздолиз уже чуть дышит,
под собой пизды не слышит,
мыслит: - Братец мой родной,
отправляюсь за тобой!
Полон смертною тощищей,
он в последний раз в пиздищу
язычище запихнул,
да и ноги протянул...
А царевна завопила:
- Я ж совсем-было спустила!
Месяц, может быть, еще б
и меня бы он проеб!
И в отчаянье царевна
на пол спрыгнула и гневно
вновь пиздою об пол трет:
вправо-влево, взад-вперед...
Все бегут в испуге жалком,
прячут копья, пики, палки,
прячут стулья, прячут лом,
кошку с цепким коготком,
прячут вилку, прячут ножик,
стол с четверкой острых ножек,
чтоб царевна сгоряча
не поранилась, дроча...
ГЛАВА 4
Той порою мать, вздыхая,
Пиздолиза ожидая,
дни считает... Нет и нет!
Пиздолизов сгинул след.
Не поставить ли с азарту
на оставшегося карту?
И, сомнениями полна,
ищет младшего она.
Ваня спит в хлеву беспечно,
по своей привычке вечной
чешет яица во сне,
весь испачкавшись в говне.
Мать сыночка оглядела,
повздыхала, покряхтела
и, в сердцах махнув рукой,
воротилася домой.
Ваня дальше спит беспечно,
чешет яйца бесконечно
и пускает из ноздри,
как младенец, пузыри.
Вдруг Иван вскочил невольно:
кто-то за хуй, да пребольно,
как ухватит! Сладкий сон
он покинуть принужден.
Глянул Ваня в яйца. Что же
он там видит? Правый Боже!
Мандавошку - но в арбуз
ростом! - Ах ты подлый гнус!
крикнул он. - Да как ты смеешь!
Ну, сейчас ты пожалеешь!
Паразита снял с волос
и кулак над ним занес.
Но ему: - Постой немножко!
отвечает мандавошка
человечьим языком,
да притом еще баском.
- Я - царица мандавошек.
Не оставь ты бедных крошек
без царицы! Друг ты мой,
в чем вина перед тобой
божьей твари Мандавошки?
Что порой кусну немножко
за муде твои? Вот на!
Кушать ведь и я должна!
Не дави меня, Ванюша,
не губи мою ты душу,
отпусти... Иван глядит...
- Что же, ладно, - говорит,
бог с тобой... Зевнул, тоскуя,
и опять на боковую
было норовил. Но вошь:
- Встань-ка, Ваня! Сон хорош,
жизнь - лучше. До могилы
ты меня попомнишь, милый.
Важной тайной я с тобой
расквитаюсь, ангел мой.
Слушай, милый человечек:
за петлями рек и речек,
за кирпичною стеной,
за коричневой горой,
за болотами пустыми,
за лесами за густыми
царствует в стране отцов
славный царь Елдабаоф.
А царевна Непроеба
доведет царя до гроба:
видно, бес в нее взошел
похотлива, как козел.
Царь повсюду возвещает,