* * *
— Тише, тише, — сказала она, и ее требовательный стук дробно, горошком, прокатился по притихшему подъезду. — Бабуля, открой! Кошечку отдай! Бабуля!
Но бабка, пережившая самую тяжелую атаку на свою крепость, успокаиваться не спешила. Она все так же выкрикивала какие-то бессвязные ругательства неприятным каркающим голосом и яростно возилась по ту сторону двери, изредка щелкая замком, отчего люди невольно отступали от двери, словно опасаясь, что она может внезапно открыться.
— Бабуля! Ну ребятишки плачут! Бабуля! Отдай кошку!
Теперь занервничала высокая девчонка; она переживала за мать, которая, по ее мнению, стояла слишком близко к злополучной двери.
— Мама, осторожнее! — взвизгнула она, вцепляясь в женщину и оттаскивая ее подальше. В ее голосе звучала готовая истерика. — Она же ненормальная! Плеснет еще чем-нибудь!
Перед дверями возникла небольшая паника, люди возбужденно задвигались, загалдели, обсуждая странности забаррикадировавшейся похитительницы кошек, но женщина с неудовольствием отмахнулась от попискивающей от страха дочери и снова подошла к двери.
— Бабуля, открой!
— Идите нафуй! — прогавкала бабка грозно.
Соседи, сочувствующие хнычущей владелице кошки, снова загалдели. Все чаще упоминалась полиция и звучали угрозы — дверь выломать, а бабке выписать люлей по первое число, чтоб не пакостила и не издевалась над ребятишками.
Словно в подтверждение слов девчонки о ненормальности старухи дверь открылась, и на пороге появилась сама похитительница. Ее желтоватое сморщенное лицо с обвисшими щеками тряслось от ярости, в руках она сжимала оружие — пульверизатор с неизвестной жидкостью. Судя по упаковке, это было какое-то моющее средство для стекол или что-то подобное. Зловредная бабка, целясь наступающим в глаза, несколько раз пшикнула отравой, и люди торопливо отступили, как море схлынуло.
— Нафуй пошли! — мстительно каркала бабка скрипучим прокуренным голосом. — Это моя кошка! Мне дети привезли!
— Это моя кошка! — дрожащим голоском воскликнула девчонка. — Черная такая! У нее еще был красный ошейник! Вчера был, по крайней мере!
— Нету у меня черной кошки! — каркала старуха, порываясь закрыть дверь, но кто-то из соседей уже ловко подставил ногу, и теперь она не могла так просто закрыться. — У меня белая! Тьфу, рыжая!
— Зачем вы обманываете?! Где моя кошка? Что вы с ней сделали?! — чуть не рыдала девчонка. Старуха мстительно молчала, отступая вглубь комнаты; люди наступали на нее, осматривая жилище на предмет кошек, но животного нигде не было видно. Котенок не откликался ни на "кис-кис", ни на зов своей плачущей хозяйки.
— В окно выкинула, карга старая! — предположила соседка, рассматривая старушечьи апартаменты. — Идите, поищите под окнами, что ли...
Девчонки, рыдая, бросились прочь, проверяя фонарики на телефонах.
— Бабуля, так где кошка-то?
— Нету у меня кошки никакой! — зло рявкнула упрямица.
— Ты что, правда ее в окно выкинула?!
— Ты что! — закричала бабка. — Она же маленькая совсем, она не уйдет в окно! Ты что!
Добиться что-либо вразумительного от старухи было невозможно. Она уселась на старенький диван, накрытый линялым покрывалом, и замкнулась в гордом молчании. Обыскивать квартиру? Соседи стыдливо мялись, переглядываясь.
И тут явился ангел.
Как и когда пришла эта тетка — никто не заметил. Она не кричала, не стучала, не угрожала похитительнице котят. Соседка с третьего этажа, черноволосая женщина средних лет в длинном, уже не белом платье с тонкими синими узорами. И платье, и тетка когда-то были красивыми. Теперь же платье вытянулось и годилось только на то, чтобы в нем мыли полы, а тетка выглядела уставшей, неулыбчивой — глубокая морщина залегла между угрюмо сдвинутых бровей.
— Отдай кошечку, бабуля. Пожалуйста. Дети плачут же, — тихим, бесцветным, каким-то тараканьим голосом произнесла тетка-ангел, и бабка — о чудо! — ее услышала.
— Моя это кошечка! — рявкнула она злобно. — Дети мне привезли!
О том, что у старухи есть дети, никто из соседей не знал, и чуть было не закипел новый скандал с криками и обвинениями во лжи, но тетка-ангел пресекла его, мотнув темноволосой головой и прикрыв глаза.
— Отдай, — повторила она. — А я тебе другую дам.
Под окнами в темноте тыкались девчонки, дрожащими голосами призывая пропавшую любимицу — и не находя ее.