— Лёля, — вежливо сказала девочка.
— Варвара Петровна, — небрежно сказала баба и взяла Лёлю за руку. — Скорей!
Тут мы должны сказать, что Чёрную душу вовсе не звали Варварой Петровной. Это она соврала, сама не зная зачем… Просто привыкла врать.
Митя осторожно ввёл Лёлю и Чёрную душу во двор; они прошли мимо дров, занесённых снегом, мимо тёплого коровника, к лесенке, прислонённой к сеновалу.
— Осторожней, — сказал Митя. — Третья ступенька ломаная.
Держась за перекладины лестницы, снежная баба и Лёля поднялись и скрылись на сеновале.
Митя вытащил из-за шиворота соломинку, которая колола ему шею, крикнул наверх:
— Я посторожу! Я, как они пройдут, свистну! — И, выбежав на улицу, встал на углу, перескакивая с ноги на ногу и потирая уши. На его правой ноге замёрз большой палец. Митя изо всех сил им шевелил.
Из школы высыпала ватага школьников. С шумом, со смехом, размахивая коньками, ребята побежали на каток.
Сзади шагал дядя Вася.
— Ты что стоишь? Где Лёля? — крикнула Мите Зоя.
Нос её уже не был золотым, остались только веснушки, будто нестёртые кусочки золота.
— Сейчас мы придём! — крикнул Митя.
И ребята умчались.
Митя шагал вперёд и назад и тёр уши. Улица была пустынной, дым медленно поднимался из труб. Митя грел нос, оттопыривая нижнюю губу и дуя наверх. Тёплый воздух замерзал на ресницах, делая их белыми, а нос красным. А когда и нос начал белеть, Митя пробормотал: «Побегу в сельсовет…» — и побежал.
8
В сельсовете печка смотрела сквозь чугунную дверцу четырьмя сверкающими глазами и гудела. Кончали годовой отчёт.
— Одна тысяча триста два, — бубнил бухгалтер; он вёл пальцем по приходо-расходной книге, — помножить на одну тысячу пять…
В комнате пахло пригоревшим железом. Девушка-счетовод Трещала на арифмометре, как будто молола в кофейной мельнице серебряные монеты, и время от времени озабоченно поглядывала на свои ногти, покрытые к празднику малиновым лаком.
А председатель сельсовета дядя Андрей сидел в шапке и жалобно говорил:
— Каждый год берём обязательство кончить годовой отчёт к двадцать пятому декабря и каждый год опаздываем на встречу…
На стульях висела авоська с бутылками и свёртками; это ещё больше бередило душу председателя.
Со скрипом отворилась дверь, раздался тоненький голос Мити:
— Дядя Андрей!
— Не мешай! — зашикали на него хором сотрудники.
Оглядев комнату, Митя в отчаянии закричал:
— Старый год уже ушёл?!
Председатель поднял голову и тупо посмотрел на мальчика. Митя стал сбивчиво объяснять:
— Да старичок… который хотел забрать Лёлю… С милицией…
— Какую Лёлю? — спросила счетовод.
— Девочку… ну, которую я вылепил из снега…
Все оторвались от отчёта и поглядели на Митю; даже печка с любопытством смотрела на него своими сверкающими глазами. Девушка-счетовод сокрушённо сказала:
— И чего матери смотрят… Я бы такого мальчишку…
Но Митя уже не слыхал. Он мчался по улице, не чуя под собой ног, и бормотал:
— Обманули…
Одним духом взобрался Митя по лестнице на сеновал.
— Лёля! — Никто ему не ответил.
— Лёля! — крикнул он второй раз.
В углу что-то зашевелилось: оказалось, это был воробей; он вспорхнул и исчез под застрехой.
Митя выскочил на улицу. Ни Чёрной души, ни двух других баб не было видно. В отчаянии Митя ещё раз подбежал к сеновалу и увидел следы: большие следы — баб, и рядом маленькие — Лёлины. Следы вели в лес.
— Лёля! — завопил Митя не своим голосом.
На его крик выбежала мать. Ни слова не говоря, она схватила мальчика за руку и потащила в дверь.
Митя громко кричал:
— Пусти!.. Я должен её спасти!.. Её убьют…
Но это не тронуло сердце матери. Она захлопнула дверь, сняла с Мити штаны, чтобы не убежал, и посадила чистить картошку.
9
Доводилось ли вам когда-нибудь в большом городе, в самом центре, среди афишных тумб, троллейбусов и универмагов видеть старинную, башню с зубцами, к которой сходятся все главные улицы? Такая башня стоит посреди города Ярославля, и каждый может прочесть на дощечке: «Знаменская башня. Памятник старины. Охраняется законом».