— Возражаю! — Он перекатился на живот, едва не коснувшись ее, и блестящими насмешливыми глазами следил за тем, как Марианна покраснела и отпрянула. — Очень даже возражаю. Мне нравится смотреть, как волосы окутывают тебя подобно золотому облаку. Помнишь, в старые добрые времена ты всегда носила их распущенными!
— Но не на работе, — отрезала Марианна.
— Так ты сейчас и не на работе, — напомнил Хадсон.
Марианна молча смотрела на него; в душе ее боролись страх и неуместное желание. Хадсон лежал так близко, что Марианна чувствовала его запах — знакомый, волнующий запах сильного мужского тела; внутри у нее что-то болезненно сжималось. Хадсон опасен, очень опасен, и она совершила большую ошибку, когда согласилась ехать с ним.
— Ты еще прекраснее, чем два года назад, — хрипло прошептал он. — Как тебе это удается, Анни? Откуда такая красота, такая женственность в столь испорченном создании? Разве это справедливо?
И вдруг, не успела Марианна опомниться, она оказалась прижата к одеялу его мощным телом!
— Я не хочу желать тебя, — ровным голосом произнес он, но бешено бьющаяся жилка на загорелой шее ясно говорила, что спокойствие его лишь кажущееся. — Мне совсем не по душе эта слабость.
— Хадсон, прекрати! Отпусти меня! — Марианна не осмеливалась сопротивляться, опасаясь не Хадсона, но собственной реакции на его мускулистое тело. — Я не хочу…
— Сколько раз ты ложилась с ним в постель, Анни? С этим своим шотландским студентом? Сколько у тебя было мужчин после него? Сколько — перед ним, если уж на то пошло? Неужели только я остался в дураках, поверив, что ты не хочешь терять невинность до свадьбы? И только мне не удалось насладиться этим прекрасным и бесстыдным телом?
— Отпусти меня сейчас же! — взвизгнула Марианна.
— Не сомневаюсь, ты знаешь, как возбудить в мужчине желание. — Его смуглое лицо было от нее всего в нескольких дюймах; на нем пылали, как угли, потемневшие от страсти глаза. — Помнишь, мы с тобой бывали близки… очень близки… — Он с силой притянул ее к себе, запустив пальцы в роскошные волосы. — Но ты хотела выйти замуж в белом платье, как непорочная дева..
— Он горько рассмеялся. — Неужели это что-то значило для тебя, Анни?
Сознание Марианны словно раскололось надвое. Одна часть его не воспринимала ничего, кроме близости Хадсона, другая же видела и голубое небо, и пыльную дорогу, и жаркое марево неподвижного воздуха, и ящерок с блестящими глазами, снующих в камнях. Ей казалось, что все это сон.
— Ты была такой юной! — задумчиво продолжал Хадсон. — Нежная, робкая девушка с мечтательными глазами. Я обращался с тобой словно с хрупкой драгоценностью, боялся спешить, чтобы тебя не отпугнуть. Как никогда ясно я чувствовал, что на много лет старше и на много жизней опытней тебя. Как же ты, должно быть, смеялась надо мной! — добавил он, помолчав, и губы его сжались в тонкую жесткую линию.
— Нет, вовсе нет! — дрожащим голосом запротестовала Марианна. — Все было не так, совсем не так!
— Ты рассказала ему обо мне? — жестко спрашивал Хадсон. — Вы смеялись надо мной вместе? Еще бы: безжалостный и циничный Хадсон де Санс, как последний простак, попался в сети к маленькой английской распутнице!
— Говорю же тебе, все было не так! — с отчаянием в голосе повторила Марианна.
— А как? — взревел Хадсон. — Объясни же мне, Анни! Я действительно хочу знать! Мне нужно понять, что произошло!
«Опять!» — с ужасом подумала Марианна. Снова началось то, ради чего он и мучает ее уже второй день. Блестящий ум юриста не может смириться с поражением. Разумеется, глупо надеяться, что он до сих пор испытывает к ней какие-то чувства. Мужчины, подобные Хадсону де Сансу, не страдают от несчастной любви. Если он и страдает, то только оттого, что бегство Марианны нанесло удар его самолюбию.
Марианна начала вырываться, но тут же прекратила; сопротивление заставило ее еще острее ощутить мужественность Хадсона, и она с ужасом поняла, что испытывает к своему мучителю безумное влечение. Если он сейчас захочет овладеть ею, ему не придется применять силу.
И то, что случилось дальше, подтвердило ее догадку.
Он наклонился к ней и впился губами в ее рот. Марианна пыталась отвернуться, но Хадсон навалился на нее всем телом и сжал ее голову руками, не давая шевельнуться. Марианна готова была умереть, но не выдать тех чувств, которые пробуждал в ней поцелуй Хадсона, но увы: едва их губы слились, как обоих охватил огонь, и Марианна забыла обо всем на свете.
В давние дни их первых встреч Хадсон был нежен и осторожен, щадя невинность своей возлюбленной; даже когда она ответила согласием на его предложение, он продолжал держать в узде свое вожделение. Но теперь он не сдерживался.
Губы его жадно впивались в ее рот, утверждая свое незыблемое право на его влажные глубины. Неведомые прежде ощущения пронзали Марианну с ног до головы; казалось, она тает, расплавляется в огне страсти. Она хотела оттолкнуть Хадсона, крикнуть, что все это неправильно — он ошибается, она вовсе не доступная женщина, готовая отдаться первому встречному. Хотела — но не могла. Его губы и руки не отпускали ее.
Поцелуй продолжался. Марианна услышала слабые, жалкие стоны и с ужасом поняла, что они рождаются в ее собственной груди. Да, она стонет от наслаждения и не может остановиться!
— Ты хочешь меня, Анни, — хрипло прошептал он, на миг оторвавшись от ее губ. — Несмотря ни на что, ты меня хочешь!
В голосе его Марианна различила нотку торжества, и сердце ее болезненно сжалось. Для него все это — лишь эксперимент: он хочет доказать ей и самому себе, что и через два года его магия по-прежнему властна над ней.
Но его действительно влечет к ней — в этом Марианна не могла ошибиться, она слишком ясно чувствовала его растущее возбуждение. Да, но это чисто физическое влечение. Их любовь, дружба, взаимопонимание, самая суть их отношений — все исчезло без следа, сметенное безжалостной катастрофой. Похоть без любви отвратительна и бессмысленна, словно гальванизированный труп. Пока не поздно, надо остановить эту комедию.
— Отпусти, ты делаешь мне больно! Оба они прекрасно знали, что это ложь.
— Больно? Что бы я ни делал, я не смогу причинить тебе боль. Это ты доказала два года назад. Я уже говорил, что физическое насилие — не в моем стиле. Но, по-моему, мы оба наслаждаемся происходящим. Разве нет?
Пальцы его скользнули по мягкому холмику ее груди, нащупали затвердевшие соски, скрытые под тоненькой футболкой. Тело Марианны ответило за нее — и ответило на редкость красноречиво.
— Я не могу разбить тебе сердце: у тебя его нет, — цинично усмехнулся Хадсон. — Но могу взять тебя и избавиться наконец от нелепого наваждения!
Он произнес это так небрежно, словно решил попробовать новое лекарство от надоевшей простуды. Губы его вновь склонились к ее губам, но на этот раз Марианна начала отчаянно отбиваться. Новое унижение поразило ее в самое сердце. Нет, она не может, не должна сдаться!
— Не надо, Хадсон! — кричала она, пытаясь выбраться из-под его мощного тела. — Я не хочу! Прекрати, слышишь?
— Почему? — На раскрасневшемся лице его и в выражении глаз читался откровенный сексуальный голод; нежность, мягкость, забота, присущие ему в былые времена, исчезли без следа. — И какая мне разница, чего ты хочешь или не хочешь? — безжалостно добавил он. — Что-то я не вижу слез раскаяния за твое поведение в прошлом.
Ах, если бы он только знал!
— Поскольку ты ведешь себя как дешевка, чтобы не сказать хуже, не удивляйся, что и другие относятся к тебе соответственно. По-моему, это только справедливо, — продолжал он с убийственной мягкостью. — Я хочу тебя, Анни, а ты хочешь меня — язык твой лжет, но тело говорит правду. Я прождал два года и не хочу ждать больше ни секунды! Не знаю, сколько было у тебя мужчин и сколько еще будет, но обещаю, что меня ты запомнишь на всю жизнь!
И он снова склонился над ней.
— Это неправда! Я не сплю с кем попало! — вскричала Марианна, отчаянно вертя головой. Она не могла позволить ему поцеловать ее еще раз, понимая, что этот поцелуй растопит остатки ее гордости и уничтожит всякую решимость.
Набухшие груди ее молили о прикосновении, а в самой сердцевине ее существа разгоралась тупая, ноющая боль, от которой известно только одно исцеление. Марианне приходилось бороться не только с Хадсоном, но и с собой, и эта двойная борьба мучила и пугала ее. Если сейчас она позволит себе сдаться, если вновь станет близка к нему — не только телом, но и сердцем, — то неизбежно расскажет ему правду. Иного исхода она просто не вынесет.