Марианна не верила себе, ей казалось, что все это сон. «Свершилось! — думала она. — Свершилось — мы стали одним целым, и я жива, я не умерла от счастья в ту же секунду!» Верно, она была жива, более того — сама ритмично двигалась ему навстречу. Хадсон входил в нее все сильнее, все глубже, и наконец оба слились в едином порыве совершенного наслаждения.
Марианна не слышала, как выкрикивала его имя, когда мир вокруг нее взорвался и рассыпался яркими брызгами; не слышал и Хадсон, как звал ее, когда перед глазами у него вспыхнули звезды.
Медленно, очень медленно Марианна возвращалась из счастливого забытья: голова ее покоилась на могучей груди Хадсона, ноги их были сплетены, словно муж и жена и вправду стали «одной плотью».
Должно быть, она задремала. А когда снова открыла глаза, за окном уже разгорался рассвет. Хадсон по-прежнему обвивал ее сильными руками; рядом с ним Марианна чувствовала себя спокойно и счастливо. Она и не помнила, когда в последний раз так безмятежно спала. И вдруг ужасная мысль поразила ее, грубо вырвав из мира счастливых грез и вернув к реальности.
Она застыла, а затем осторожно высвободилась из теплых объятий Хадсона.
Что она наделала? Господи, что же она натворила?
Как могла так безоглядно отдаться ему? Пусть она теперь его жена и должна выполнять супружеские обязанности, но неужели нельзя было притвориться, что ей это не доставляет никакого удовольствия? Нет, она отдалась ему не только телом, но и сердцем и душой — а значит, их неизбежное расставание станет для Хадсона гораздо тяжелее. Дрожь ужаса охватила Марианну. Как теперь ей уйти от него?
— Куда это ты?
Голос Хадсона звучал устало, но счастливо. Марианна замерла на краю кровати, прижав руки к груди.
— Я… мне нужно в ванную, — наконец выдавила она.
Хадсон приподнялся на локте, вид его мускулистой груди заставил ее задержать дыхание.
— Поскорее возвращайся, милая.
«Милая…» Марианна застыла, смятенно глядя в его любящие глаза. Он, должно быть, приписывает ее смущение застенчивости, девичьей робости, но сейчас Марианне было не до таких тонкостей. Сейчас не время стесняться и робеть. Она наконец скажет Хадсону то, в чем должна была признаться еще два года назад. Тогда промолчала — и оба они запутались в паутине полуправд и недомолвок, приведших к сегодняшней катастрофе. Но теперь пора исправить ошибку.
— Анни! — Он вгляделся в ее лицо, и улыбка уступила место озабоченности. — Что с тобой?
— Я не могу здесь оставаться! — в отчаянии выпалила Марианна.
— Здесь? В отеле? — в недоумении переспросил Хадсон. — Что тебе здесь не нравится? Что изменилось со вчерашнего дня?
— Нет, ты меня не понял. Не в отеле. — Марианна с трудом сглотнула. — Я… — Она закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, когда она сообщит ему эту страшную весть. — Я не могу оставаться с тобой, как твоя жена.
Она ждала немедленного ответа, может быть, движения к ней, но в спальне воцарилось молчание. Наконец, не выдержав ожидания, Марианна открыла глаза.
Хадсон молча смотрел на нее, и лицо его было непроницаемым.
— Еще вчера я бы согласился отпустить тебя, Анни, — заговорил он, и сердце Марианны отчаянно забилось, — но сегодня — нет. Ты моя, и не только потому, что мы обменялись кольцами. Нет на земле такой силы, которая теперь смогла бы оторвать нас друг от друга.
— Но ты обещал, если я захочу уйти…
— Ты не хочешь уйти! Сердце твое, — он ударил себя кулаком по могучей груди, — сердце рвется остаться. Можешь выдумывать что хочешь — твои сердце и душа знают правду. Ты моя. Ни одна женщина еще не отдавалась мне так полно, с таким самозабвением, как ты. И не пытайся это отрицать, Анни.
— Хадсон, я не могу остаться с тобой, — прошептала Марианна.
— Можешь, Анни. — Не обращая внимания на свою наготу, он перекатился на кровати и схватил ее за руки. — И останешься, потому что я тебя не отпущу! — мрачно предупредил он.
Все было хуже, в тысячу раз хуже, чем Марианна могла себе представить. Оставалось лишь одно — рассказать правду и стойко вытерпеть все, что произойдет дальше. Что бы он ни говорил, как бы ни пытался ее успокоить, на лице его она прочтет тщательно скрываемую мысль: «Во что я ввязался?!» Как бы он ни любил ее, в глубине души все равно почувствует облегчение оттого, что она уходит.
— Я все объясню, — дрожащим голосом произнесла она. — Сейчас ты все поймешь.
— Я уже сказал, мне не нужны никакие объяснения.
— Нет, я должна была признаться. Тогда, быть может, не произошло бы все вчерашнее.
— А я вот в этом совсем не уверен, — сумрачно ответил Хадсон. — Я люблю тебя, Анни. Любовь — это больше, чем похоть или эгоистическая жажда комфорта. С первого дня, когда тебя увидел, я понял, что хочу быть рядом с тобой в горе и в радости. Мне не важно, что ты сделала или не сделала; ничто, понимаешь, ничто не уменьшит моей любви к тебе. Если ты все еще хочешь в чем-то «признаться» — признавайся, только помни эти мои слова. Я слушаю. — Он сел на кровати и, обняв Марианну, крепко прижал ее к себе. — Рассказывай.
Час «икс» настал, время пошло.
— Помнишь ту ночь, когда ты сделал мне предложение? — начала она, сильно дрожа. — И я ответила…
— Ты ответила: «Да, дорогой, конечно», — тихо произнес Хадсон.
— Но я никогда не сказала бы этого, если бы… если бы знала. — Она устало покачала головой. Сердце Хадсона сильно билось; и это подсказало ей, что он не так спокоен, как кажется. — Но тогда я не знала.
— Чего? — ровным голосом спросил Хадсон. — Чего ты не знала?
— Когда я вернулась домой в тот вечер, меня ждал Майкл, — тихим, напряженным голосом продолжала Марианна. — Он рассказал мне… — Она глубоко вздохнула. — Рассказал, что связан с преступниками, с мафией. И что теперь, когда ты женишься на мне, они смогут шантажировать тебя, а если ты откажешься им подчиняться, уничтожат. Они используют наши отношения, чтобы вовлечь тебя в преступную деятельность и дискредитировать. Он говорил о каком-то крупном процессе, который ты вел в то время, но я понимала, что этим дело не кончится: начав шантажировать тебя, они уже не остановятся. Он сказал, что наша встреча — это дар богов для него и его друзей.
Она словно видела перед собой лицо Майкла, злобную радость в его прищуренных холодных глазах.
— Мама ничего не знала! — горячо продолжала она. — Поверь, она ни в чем не виновата! Но, услышав все это, я поняла, что должна покинуть ее, разорвать все связи с ней, с Майклом и с тобой. Я написала записки — тебе, матери и ему — и уехала. Никакого другого мужчины у меня не было. Никогда, ни до, ни после!
Она остановилась, чтобы перевести дыхание.
— Спустя несколько месяцев я узнала, что мама и Майкл погибли в автокатастрофе. Но это ничего не изменило: ведь бандиты, на которых он работал, живы. Ты не можешь, тебе нельзя связываться с таким человеком, как я. Это тебя погубит.
Она замолчала, ожидая ответа. Но ответа не было. Ни слова, ни жеста, ни движения. Марианна беспокойно заерзала в объятиях Хадсона.
— Хадсон! Ты меня понял? И тут она увидела его лицо.
Хадсон сиял — по лицу его расплылась широкая улыбка, глаза светились бурной радостью.
— Так вот в чем дело? — спросил он негромко; голос его слегка дрожал. — И это все? Он не нападал на тебя, не пытался изнасиловать, не причинил тебе вреда? Только угрожал — и все?
— Все?! — широко раскрыв глаза, воскликнула Марианна. Очевидно, он ее не понял! — Хадсон, разве ты не слышал? Они погубят тебя! Ты должен быть белее снега — а я запятнана родством с преступником!
— Я все слышал. — И Хадсон вдруг воскликнул, сорвавшись на радостный крик: — Слышал, слышал, все слышал! Спасибо тебе, Господи, спасибо!
— Хадсон! — Он же перебудит весь отель! — Неужели ты не понимаешь, что это значит для твоего имени, для карьеры…
Хадсон прервал ее слова поцелуем — и никогда до сих пор, даже в предыдущую ночь, он не целовал ее так радостно и страстно!