— Ничего. — Соврала наша красавица, она уже и сама не знала, отчего не сказала подругам правды. Забыв о «золотых крошках» — она некоторое время так и сидела, уставившись на серебряный кинжал, торчавший из птичьей груди мертвого демона пустыни.
Вот я и говорю, ничего бы с ней больше не случилось, кабы она забыла об убиенном демоне да присоединилась к своим подругам, направлявшимся к следующему кусту опунции, раскинувшему спелые пурпурные ягоды-отростки во все боки. Так нет же — Марисандре хватило безрассудства вытащить кинжал с синим камнем в эфесе, до странности походившим на сапфировые глаза этого самого гула. Оказалось также, что кинжал вовсе не весь и не целиком был из серебра — скорее, его выковали из дамасской стали, а благородного металла хватило кузнецу лишь на гарду да эфес.
… И мертвое чудище, до того неподвижной тушей лежавшее меж пустынных трав — оно разом было поглощено песками Белой пустыни.
Спрятав кинжал под юбку из шкуры редкой королевской газели, Марисандра направилась к своим ничего не подозревавшим подругам, и глаза ее то и дело теперь поблескивали странным, молочно-сапфировым блеском.
— Марисандра, дочь моя, плоть от плоти моей, кровь от крови моей, отчего так долго? — Это отец ее, вождь племени, убеленный сединами двухсотлетний — нет, еще не старец — а крепкий мужчина-воин — он с тревогой в голосе приветствовал свою крошку-Мар, задержавшуюся в Белой пустыне дольше всех своих подруг.
— О отец, давший плоть мне, кровь и имя! Я оттого возвратилась позже обычного, что отыскала в пустыне плоды священного пейота, я думаю, наш жрец будет рад моей находке.
И выскочила вон из дома, пытаясь скрыться от неудобных вопросов.
От первоначального ее намерения показать найденный ею кинжал жрецу-шаману не осталось и следа. Вместо этого с лишком храбрая крошка-Мар отправилась на то самое место, где и обнаружила странный кинжал — в сердце Белой пустыни.
— Ну здравствуй, человеческий отпрыск, — прогаркал с хрипотцой тот самый гул, дожидавшийся ее на том самом месте, где она вытащила из его груди кинжал.
И крошка-Марисандра, едва не выронив злосчастный кинжал, пустилась было наутек — не тут-то было. Чудовище пустыни развернуло с шумом свои кожистые крыла — да пронесшись над ее черноволосой главой, приземлилось снова пред ее ликом.
— Не твой это кинжал, девица, ужель не видишь — не твой глаз заточен в эфесе из этого поганого металла, — продолжал вещать демон песков.
Марисандра, действительно, пригляделась — то, что она сначала приняла за самоцвет-лазурит — на деле более походило на сапфировый, с молочными прожилками, глаз чудовища перед ней.
— Видишь? — Снова молвило ей чудище. — Это око гула.
— Гула? — Непонимающе переспросила девушка, не знакомая доселе с демонами пустыни и их именем.
— Да, гула, крылатого демона Ночи Белой пустыни, — засмеялось чудище, громко клацая своим огромным острым клювом. — Какой только выродок вашего племени додумался вдеть этот глаз…
— В нашем племени не делали этого клинка, — уверенно ответила Марисандра.
— Я имею в виду в вашем, человеческом, племени! — Продолжая гоготать, отозвалось чудище. — Отродья, глумящиеся над оком, полным магии…
— Магии, говоришь? — Заинтересованно прошептала Мар, по-новому разглядывая синий глаз в эфесе и весь кинжал в целом.
— … магии ока Первобытного Демона Пустыни…
— Так подойди и отними у меня его, если он тебе нужен, индюшачий переросток! — Выпалила дочь вождя, размахивая кинжалом перед самым клювом пустынном твари. — Или твоя тушка годна лишь бесполезно торчать с верхушки бархана, как цветок кактуса, воткнутый ради красы в кактусовое желе? Что ты там разглагольствуешь о Первобытных временах?
Демон сложил и разложил свои морщинистые серые крылья, громко щелкнул клювом — на этот раз не смеясь, а от злобы.
— Прародитель пустынных гулов испокон веков лакомился лишь младыми девичьими телами, выбирая таких, как ты — с тонким мускулистым станом и благородной кровью, с красивыми глазами на десерт, да трепещущей, аки перламутровый кактусовый цвет на ветру, грудью…
Но Марисандра уже не слушала пустынное чудовище, она со всех ног неслась обратно в деревню.
— Отец, о воля над моей волей… — Вбежав в жилище вождя, она остановилась, словно наступила в зыбучие пески, совсем забыв о том, что хотела спросить его о самом первом из пустынных демонов.
— … и оставь ее у развилки дорог меж двух больших опунций, там, где этих тварей видят чаще всего… — Отец ее также прервал свою речь, узрев перед собой так неожиданно ворвавшуюся посреди Ночи к нему в покои Марисандру.