Пока она трясущимися руками добывала огонь — по правде говоря, не так уж часто ей доводилось делать это самой! — бич то и дело рассекал воздух над ее головой, в конце своего движения встречая на пути податливое змееподобное тело слишком уж осмелевшей или более других голодной твари. Швопсы свистели в воздухе, как меткие стрелы, и шлепались наземь, как смачные жирные плевки.
Когда стемнело, они оказались окружены кольцом алых глаз, выражавших нетерпеливое ожидание. За ними угадывалась плотная шевелящаяся масса тел. Агнес зажигала щепочки одну от другой и втыкала их в неподатливую землю, окружая себя и его крепостной стеною огня. Свист бича, без промедления каравшего любые посягательства швопсов, яснее слов говорил о том, что вокруг нее установлена защита, и страж не смыкает глаз. Было очевидно, что до света они с места не сдвинутся. Но много чего еще могло произойти до утра.
Многое и произошло, хотя объем событий был более выражен не их разнообразием, а тем внутренним напряжением, какое им обоим довелось испытать. Как все животные, швопсы боялись огня. Однако же эти твари способны были противостоять собственным инстинктам. Чем глубже погружался мир в недра ночи, тем более дерзкими становились осаждавшие их твари. Не имея возможности протиснуться сквозь частокол огня к людям, содержащим в себе божественно вкусную парную кровь, наследственная память о которой еще усиливала терзавший их голод, они то тут, то там делали попытки преодолеть заграждение единым прыжком. Бич свистел почти непрестанно, таинственный ночной рыцарь из болот приноровился вращать его вокруг себя и спутницы, рубя на лету упругие тела и отгораживая себя от ядовитой смерти вполне ощутимой завесой неприкосновенности. Агнес не поднимала глаз: ей не хотелось видеть это и не хотелось знать, что плотнее — лава нападения или броня защиты. Ночь, казалось, встала одним недвижимым часом. И хотя незримое ее течение работало на них, ибо никто еще не видел живого швопса при свете дня, было не вполне ясно, удастся ли им дотянуть до рассвета.
Все больше рассеченных тел шлепалось на жухлую траву. Агнес старалась экономить куст, чтобы растянуть топливо на подольше: грубые колючие ветви изранили ее руки, но она и большим бы заплатила, чтобы выйти из этой переделки. У ее страха кончились силы. Такое случается на пределе нервного напряжения, обычно у незаурядных натур, и она жила лишь текущей минутой, безошибочно угадывая и совершая действие, которого требовал от нее инстинкт выживания. Она запалила три толстые ветви, одну из них перехватил в свободную руку ее защитник, и на его лице мелькнула беглая улыбка благодарности, остальные она взяла сама и, прищурясь, помалу помогала неожиданному другу этой сегодняшней жуткой ночи, тыча в летящих из тьмы гадов, отбивая в сторону их тугие напряженные тела или обжигая им ухмыляющиеся, вожделеющие крови хари. Она и не ожидала, что у нее это так ловко будет получаться. Ожидала? Смешно! Разве могла она ожидать, что в череду дней ее, что бы ни было сказано прежде, но все же безбедного существования вторгнется такое вот смертельное приключение? Ей давно полагалось лежать в глубоком обмороке, однако она не чувствовала к нему никаких позывов. Усталость и истерику она отложила на потом, когда для них найдется достаточно времени. Сейчас она хотела быть полезной своему рыцарю. И хотя он не хвалил ее, ему и самому приходилось туго, она чувствовала, сколь значителен ее вклад.
Человек рисковал для нее жизнью: судя по всему — единственным, что имел. Он стоял, пошире расставив цепкие босые ноги и не выпуская из виду маленький освещенный пятачок земли, куда не давал доступа врагу. Бич следовал за взглядом с равной быстротой. Этот человек прекрасно осознавал, что единственная допущенная им ошибка, без сомнения, окажется роковой. Даже не будь швопсы ядовиты, они точно так же представляли бы собою нешуточную угрозу. Те, кто вывел их, позаботились снабдить питомцев длинными острыми зубами, и, взвиваясь в воздух, те так и норовили впиться жертве в уязвимое место, выдаваемое вибрацией пульса: в лицевую или височную артерии, в запястье, щиколотку или шею.
Он очень устал. Переполненная горячим сочувствием Агнес явственно ощущала, как налились свинцом его ни на миг не опускавшиеся руки, грязная, глубоко распахнутая на груди рубаха взмокла и облепила тело, длинные волосы метались вслед движениям головы, скорость и собранность его были таковы, что даже неискушенной Агнес стало ясно: сейчас здесь совершается подлинный воинский подвиг. Ей выпало стать его единственной свидетельницей, и от нее зависело, канет ли он в забвение или же вырастет в местную легенду. Она сдвинула брови и сшибла наземь еще одну прыгучую тварь, головней выжигая из нее голод вместе с жизнью. И все же, если им не суждено дотянуть до рассвета, она предпочла бы не видеть того швопса, который вопьется в нее.