И запахло вдруг гарью, дымом понесло.
— Что, ощутила? — засмеялась Таня, когда Снежка ее догнала. — Елки наши — они приют дают бесовским духам всяким, нехорошее это дерево, злое. В елках кто угодно жить может, анчутки их любят, лешаки… Вот в этой живет черт лесной, видишь, лыбится, пучеглазый?
Снежка обернулась — и впрямь, на разлапистой нижней ветке сидит чертенок — волохатый, словно тулуп навыворот надел, с рожками да копытцами. Дулю скрутил и скрылся за стволом своей елки.
— Жуть какая, — вздохнула Снежка.
— Если это тебе жуть, то представь, как людям может быть страшно… Ты-то с детства мир духов видела! Я тебя тогда ещё заприметила — ты ягоды собирала, с родителями и дядькой вы приехали, и еще две девчоночки с длинными косами, на тебя похожие, были с вами…
— Сестры, Аришка с Дашкой, — кивнула Снежка, вспомнив ту поездку. — Я ещё ягод мало так нашла. Обидно было. А потом как чудо случилось — вокруг меня поднималась земляника, словно по волшебству.
Таня расхохоталась, побежав вперед.
— Догадалась, кто с ягодой помог?
— Ты, что ли? — Снежка за ней помчалась.
— А то! Я тогда уже знала, что мы подружимся!
Так, смеясь да балуясь, до опушки и добежали. А там замерли, друг в друга вцепившись, испуганно, в оторопи — с пригорка селение открылось, все в дыму да огне.
— Что там такое? — нахмурилась Таня. — Пожар?
— Пока только одна изба горит… — Снежка задыхаться начала — слишком близко было пламя.
— Тебе туда нельзя! — строго одернула ее подруга, заставив отойти назад.
— Но, смотри, людей-то там нет… некому тушить…
— Деревенька, видать, маленькая, могли на сенокос все уйти, а старухи что сделают? Ты права, спасать избы надо!
И Таня бросилась со склона, чтобы попытаться своими силами помочь — тут же как, с деревянными избами, стоит одной заняться, и все погорят. Пламя оно прожорливое. Жадное.
Снежке плохо было видно из-за деревьев, что Таня делала, но одно поняла она — танцует дочка Малахтницы, да так кружит возле горящей избы, словно крылья у нее выросли. И вот довольно скоро туча зашла — огромная, черная, обрушилась она на селение проливным дождем, прибивая пламя к земле, прогоняя красного петуха от людей. Наверное, чары то были Танюшкины.
Дождь схлынул быстро, оставив по себе запах свежести и мокрого дерева, послышался старушечий плач, но, видимо, от радости голосили — Снежка рассмотрела, что из той избы, которая горела, опираясь на палочку, вышла бабка согбенная, принялась благодарить спасительницу.
Когда Таня вернулась, Снежке уже дышалось легко, от дождя даже кожу жарить перестало, девушка не слишком промокла, схоронясь под елью, только не понравилось ей, как дух бесовский шипел да гыкал — уж не он ли наслал беды на селение?
— Пожалуй, не зря мы сюда забрели, — задумчиво сказала Таня. — Странно все так… дерево полыхнуло на ровном месте.
— Но все ведь хорошо…
— Хорошо-то хорошо, но еще чуток — и мы с тобой оказались бы в той избе, она крайняя к тропинке. И что было бы, окажись ты в пламени? — и Таня задумчиво на ель покосилась, из-за ветвей которой бес злобно скалился. Покинуть свое дерево дух не мог, оставалось ему лишь яриться да надеяться, что как-то все образуется, что пощадят его гостьи с Той Стороны.
— Думаешь, он виновник? — Снежка верно поняла взгляд подруги.
— Думаю, он… Но не нам его наказывать, не нам. Айда, к лешему сходим, пусть он думает, что делать с деревом и духом мерзопакостным…
И потянула Снежку за собой в чащу, где уже ни тропинок не было, ни травы притоптанной, там папоротники стеной стояли, то и дело ветки валежника сухого под ноги попадались, хорошо хоть пролеска не было, а то все платья бы изорвали, пока пробирались.
К лешему пришлось идти и по болотистой земле, перепрыгивая с кочки на кочку, то и дело проваливаясь в топь, но неглубоко там было, чуть выше щиколоток. Но пока продирались, подолы изгваздали. Вскоре низина закончилась, на горе уже сухо было, и деревья реже стали расти, солнце пробилось сквозь кроны их, стекая янтарными потеками по стволам старых сосен. Крупные высокие колокольчики — ярко-синие, с белыми прожилками на нежных лепестках — качались среди изумрудных пышных трав, и поваленные деревья, поросшие мхом, казались лесными скамеечками, так и тянуло присесть отдохнуть. Вывороченные корни торчали из земли, и гудели мошкара и шмели.