Лилит Мазикина
СКАЗКИ ДЛЯ ПАДЧЕРИЦЫ
2011
с рисунками автора
РАЙДО
Уродилась
Уродилась дурная на голову всем на несчастье:
то молчит и молчит, то спрячется и бормочет.
Карту вынет — так всё впустую, крестовой масти;
подарил же какой-то чёрт нам такую дочку!
Уж и били её — хворостиной, да всё без толку,
не берут её вовсе розги да оплеухи:
только белые губы сожмёт да глянет волком.
Оборвать бы ей уши — да что тогда прок с безухой!
За водою пойдёт — как будто за днём вчерашним,
а пошлёшь напросить — так приносит сухие корки.
ей в глаза поглядеть — как в окна пустые — страшно
и дыханье сшибает, как будто несёшься с горки.
Взяла ещё моду — в шатёр приносить газеты,
сначала прочтёт, а потом, ты смотри-ка, пишет,
себя позабудет да вскрикнет: ой, мама, свету! —
как будто у нас керосин бывает лишний!
Да ладно, пусть пишет, оно, может быть, на пользу —
уже старики к ней заходят за этим делом,
ей дарят потом за помощь серёжки-кольца,
да вот подарили платочек в цветочек белый.
А только ведь жалко дуру — не выдашь замуж,
она же ни петь, ни плясать, ни добыть на ужин —
как будто поповна не то городская дама...
Ей скажешь...
«Ой, мама, мне муж не нужен!»
Да всё это смолоду, сдуру, а мать-то знает —
ведь женская доля, известно, она от Бога!
«Не нужен» — ведь скажет тоже ещё, чудная...
...А всё-таки глянет — и сердце возьмёт тревога...
Девки как девки у всех, в пятнадцать — невесты,
к каждой уже посватались хоть по разу;
смотришь — соседскую выдали, честь по чести,
только на эту не смотрит никто, заразу.
Да, не красавица, но ведь и не заморыш:
косы длинны и черны, и глаза углями
светят, а только ясно — сваты нескоро
сядут на наш клеверок золотыми шмелями.
Я ж говорила — кому нужна книгочейка?
Где только книги берёт — смотреть на них страшно:
рваные, грязные, тащит и тащит зачем-то.
Лучше бы новую брату стащила рубашку!
Да не по чину ей, видишь: всё пишет, пишет,
то угольком, а то карандаш добудет;
пишет на книжках, газетах, билетах, старых афишках,
даже ей глаз не жалко своих, паскуде.
А зашёл тут племянник мужнин в гости,
в тридцать лет уже вдов — такая доля;
одному жизнь подарит, с другого спросит,
а цыган или царь — не играет роли.
Посидел, выпил с мужем немного водки,
покурил да приметил девчонку с книжкой:
«Это старшая выросла? Вот красотка!
Эй, девчонка, ты что там такое пишешь?»
Волком глянула: «Рихмы». «Как?» «Ну, песни».
«И сама сочиняешь?! Вот это находка!
У кого же, дядя, такая невеста?»
Сговорились. Это легко под водку.
Скакать бы, дуре, теперь от счастья,
а не свистеть по кустам соплями:
Чуток постарше — какие страсти!
Знать, обложили тебя сватами?
Скажи спасибо, что хоть бы вдовый
нашёлся — нет же, сплошные вздохи,
Всё ищет свадьбу отсрочить повод,
всё повторяет: «Ой, мама, плохо,
ой, сердце щемит, под горлом давит»,
и смотрит, смотрит побитой шавкой.
Да ладно: свадьбу такую справим —
сама попросит денёк добавки!
Соседки с зависти почернеют,
такая будет о свадьбе слава!
Не плачь, дочурка, от слёз дурнеют,
ну, что ты, глупая, что ты, право…
Не на закланье ж — а просто замуж,
такая доля дана нам Богом,
ну, что ты шепчешь там: «мама, мама»…
… А сердце всё же берёт тревога…
Вот и свадьба зашумела,
вот и гости загуляли,
розу на простынке белой
людям честно показали.
Водки — море, мяса — горы,
скрипы скрипок не смолкают,
по помосту бьют танцоры
каблуками, каблуками!
А невеста — вся в цехинах,
в жёлтых золотых монетах,
вся сверкает, как витрина,
на руках звенят браслеты,
а на шее, как медали,
кроны снизаны в мониста.
Выйди, выйди, молодая,
видишь — на помосте чисто;
попляши, уважь-ка свёкров,
повертись гостям на радость.
Что кривишься, будто горько?
Что ломаешься? — Так надо;
ну-ка, скрипки, дайте польку!
Молодая — поскакала!
«Щемит, мама, больно, больно» —
…Надломилась и упала…
…И опала, как листочек…
…Побелела…
…И застыла…
Врач один сказал: должно быть,
слабенькое сердце было.
Чёрный ангел
Белый ангел шествует мимо,
Розы неся в руках.
Взор его плещет синим, синим,
Хлеба белей щека.
Белый ангел несёт свои крылья —
Сахарные клинки —
Белым душою, чьи губы — лиры
И голоса сладки.
Белый ангел! — фарфор и мрамор!
Пальцев прозрачный лёд
Нежного сердца исцелит раны.
Как твой высок полёт!
Наших слёз и домов убогих,
Тёмных солёных губ
Ты сторонишься, ведь в чёрной боли
Голос наш — трубно-груб...
Нет утешения чёрным душам,
Видно, и поделом —
Чёрной тоской чересчур иссушен
Чёрных сердец надлом.
Только и нас посещает ангел
В угольной мгле берлог,
Нас укрывает, как будто флагом,
Чёрным своим крылом —
Не защищая и не обещая
В мире ином наград,
Не утоляя сердец печали.
Просто как чёрный брат.
Дайте мне нож
Дайте мне нож цыганский,
Дайте мне чёрный плащ.
Конь воровской раскраски,
Будто жиган — пропащ:
Водит пурпурным глазом,
Скалится волком, бьёт
Землю подковой — сглазит,
Порчу навесит, чёрт!
Разве с таким нужны мне
Плащ и звенящий нож?
Зенками продувными
Конь мой и так хорош.
Дайте мне лучше песни
Нож и удачи плащ,
Вскиньте шатёр небесный —
Буду и я пропащ.
El lloro de una anciana[1]
Словно стрела, не несётся песня —
Ведь, как известно,
Цыгане не знают стрел
(И не строят стел).
Наши песни — чёрные птицы,
Они темнолицы,
Их голос — ал,
Полёт их — шал.
Нет, мы не строим стел —
Как жаль.
Словно река, наша песня льётся,
В ней бьётся солнце
Дорог, этих пыльных кос,
Русел песен-слёз.
Нет, цыгане не строят стелы,
Не ставят стены,
Лишь голос — след
(Но голос — слеп),
Одну только память слёз
И бед.
Райдо
1935 — 1945
Райдо — путь до рая
Предвещает руна,
И Таро ей вторят,
Обещая путь.
Под рукою смуглой
Напевают струны,
И волнуют сердце,
И летать зовут.
Райдо! Путь до рая!
Месят пыль колёса
И босые ноги
Маленьких цыган.
Нам уже не больно.
Нас встречают звёзды,
Дальние дороги,
Вольные луга...
Верхом на ветре
«Li Rom a kiste li braval»[2]
Бруно Морелли
Кто бродит по миру грёзно,
Кто хищно кружит по следу;
Цыгане — верхом на ветре,
Кобыле в попоне звёздной.
Кто смотрит в круги бинокля,
А кто в зеркала глядится —
Цыгане, земные птицы,
Играют в цветные стёкла.
Кто ходит топиться в омут,
А кто поплескаться с краю;
Цыгане — в огонь ныряют,
В тоскующих песнях тонут.