Сам удивился, каким удовольствием оказалось перечитывать трактат вместе с Сигюн. Хищно смотрел, как она розовыми полупрозрачными пальцами перелистывает страницу, желая рассмотреть картинку, как проводит языком между губами — не осознавая, что делает и как действует на него.
«Я развращаю прекраснейшую во вселенной женщину, и это так сладко», — и голова кружилась от тщеславного восторга и желания, но и от ужаса тоже, — «но какова ж она будет, когда войдёт в силу, осознает её… "
И быстро себя утешил: «Ничего, яда хватит на всех».
Хохотал вместе с ней над пассажами вроде:
«Он задавал ей различные вопросы — и между прочим спросил ее, какие качества женщины ценят в мужчине. Лейла отвечала ему: «О мой господин, у них должны быть щеки, как у тебя.» — «А кроме того?» — спросил бен Меруан. Она продолжала: «И волосы, как у тебя. В общем, он должен быть твоей копией, о принц правоверных. Ибо если мужчина не так силен и богат, как ты, ему, конечно же, нечего ждать от женщины».
На эпизоде:
«Зрелый жезл, удовлетворяющий женщину, должен иметь длину, исчисляемую либо — в наибольшем виде — двенадцатью пальцами, или тремя ладонями, либо — в наименьшем виде — шестью пальцами, или полутора ладонями. Мужчина, чей посох меньшего размера, на мой взгляд, удовлетворить женщину не сможет» предложил попробовать смерить, и был доволен, когда принцесса, не впав уж совсем в крайнее смущение, отшутилась, что не слишком понятно, чья должна быть ладонь.
Серьёзно, глядя в глаза, поднёс свою раскрытую ладонь к её, маленькой и розовой, ещё раз удивился невозможной нежности её рук. Не выдержал — и прижал её ладонь к себе — грёбаная простыня уже давно превратилась в палатку. В шатёр одинокого бойца. Сигюн не сопротивлялась, и даже просто рукой сквозь ткань это было очень сладко.
— Пожалуйста, погладь немного, мне так этого хочется, — не выдержал, застонал и начал упрашивать, — погладь ласково, согрей меня, я так голоден… надоело трястись, как замёрзший пёс.
Прижимал её, несильно, чтобы дать возможность выдернуть ладонь, если будет шокирована, но Сигюн не отбирала руку. Он со свистом сквозь зубы втянул воздух, почувствовав, как чуть сжались её пальчики, трогая его через ткань. Очень хотелось скинуть простыню, откинуться на спину и раздвинуть ноги, но он боялся спугнуть, и так и лежал на боку, приобнимая Сигюн, сначала робко позволявшую водить её рукой, потом начавшую действовать смелее. Иногда она останавливалась, начиная просто осторожно и с каким-то кошачьим любопытством трогать его через простынь — мягко, очень бережно, как что-то хрупкое. Нежными пальцами даже сквозь ткань прощупывалась каждая венка, и он любовался смесью любопытства и смущения на её прекрасном лице. Пока мог. В какой-то момент поймал себя на том, что каменеет и закидывает голову, еле дыша; что стоны удовольствия раздирают реальность в тряпки. Испугался, что искажённое страстью лицо может отвратить её, но сделать уже ничего не мог. Она двинула чуть сильнее — и он начал кончать, сжимая её руку своей вокруг члена, вбиваясь туда, с мукой, почти зло шепча:
— Я хочу пачкать белым не простынку, а тебя внутри, сладкая. Чтобы ты хотела меня и стонала подо мной, и позволяла мне… всё.
Полежал, приходя в себя.
«Проклятие, снова не удержался. Что ж, надо оценить… ущерб», — и встретился взглядом с Сигюн.
Она смотрела блестящими глазами, розовая, с припухшими губами. Голос стал грудным и немного хрипловатым:
— Мой принц, вы так красивы, когда… — смешалась, но продолжила, — когда делаете это.
Пришедший было разум испарился, перед глазами встала алая муть, и он навалился, осыпая жену поцелуями, тихо рыча:
— Небо, ты возбуждена, ты хочешь меня… сладкая, тебе будет очень хорошо, я удовлетворю тебя, — потянул её сорочку, задирая.
В подол Сигюн вцепилась, как невинная селянка, насилуемая солдатами:
— Нет!!!
Локи, напрягшийся ещё больше, медленно слез, лёг рядом. Полежал, дыша сквозь стиснутые зубы.
— Прекрасная, я только тому рад, что у тебя не три руки. Если бы была третья, ты бы мне ещё и оплеух надавала. А так хорошо: двумя ты удерживала свой бастион и хотя бы меня не побила, — и тихонько засмеялся, слыша, как облегчённо выдохнула жена.
Повернулся, обнял:
— Что ты, прекрасная, не надо бояться, я не буду насильно — и не обижусь на тебя. Ты ни в чём не виновата, просто ты ещё девочка, а я, наверное, сильно напираю. Прости. Расслабься, позволь доставить тебе то же удовольствие, что ты доставляешь мне, — и погладил по бедру, стараясь невзначай приподнять сорочку.
Было успокоившаяся Сигюн с новой силой вцепилась в подол:
— Пожалуйста, нет!
«Вальпургиево семя, что ж опять стоит-то так! Только же кончил! Но она так сладко сопротивляется, что хочется насесть, как сатир на нимфу, войти по рукоять и насиловать всю ночь… не зря ведь боится».
И сказал совершенно противоположное:
— Не бойся, всё, мы просто полежим, — «и ведь верит, наивная…»