Сигюн расслабилась, глядя, как он неторопливо вытирается простынёй и скидывает её на ступени ложа, и спокойно уступила половину своей простынки, подпустив его поближе. Медленно изучая губами розовеющее ушко, он выдохнул:
— Постарайся уснуть, прекрасная, раз уж не хочешь, чтобы я научил тебя… всему хорошему. Тебе нужно спать побольше. Ничего, всему своё время.
Сигюн счастливо вздыхала: ласки парадоксальным образом одновременно возбуждали и заставляли тонуть в розовой пучине сна. Он лукаво спросил, перебирая её волосы, лаская нежный затылок:
— Тебе понравилась… книжка на ночь?
Еще раз вздохнув от полноты чувств, покивала, возясь и устраиваясь поудобнее, вписываясь своим телом в его.
Он тихо, довольно засмеялся:
— Что ж, следующей, думаю, изучим «Нефритовый стебель и хитрый визирь»… или нет, лучше «Золотую борозду и трудолюбивого крестьянина»… и поверь, сладкая, ты не сыщешь крестьянина трудолюбивее, чем я.
Она тоже засмеялась, сонно пробормотав:
— И визиря хитрее.
— И стебля нефритовее, прекрасная, — голос его растекался патокой.
Сигюн вдруг встрепенулась:
— Ваше Высочество, моё платье! Свадебное! Его надо…
— Я понял, понял. Я прикажу, чтобы его почистили и сохранили. Спи, жена, не надо беспокоиться.
57. День после свадьбы
Друзья лорда, присутствовавшие на его свадьбе,
на следующее утро встречают того в борделе и с изумлением спрашивают, что он здесь делает.
Лорд, посмущавшись, всё же отвечает:
— Да понимаете, сэры, проснулся я с утра с определённой потребностью, глянул на молодую жену — так она сладко спит! Жалко стало будить её из-за каких-то ста фунтов, ну вот и…
Сумрачная, давящая тишь галереи перед тронным залом навевала обычные завистливые мысли — что не к рукам старшему братцу вся эта сила.
Днём здесь готовилось торжество в честь вчерашнего бракосочетания, но сейчас слабое освещение еле рассеивало тьму у подножия золотых атлантов, подпирающих своды. Стоя на высоком постаменте рядом с ногой скульптуры, Локи был меньше атлантова мизинца. Заколебался было, подняв голову — знакомые с детства лица титанов, еле различимые в потёмках, казалось, хмурились, осуждая очередную пакость.
Но госпожа Мурасаки, отправленная шпионить, возникла рядом, мимоходом потёрлась шелковистым боком о сапог, мурлыкнула:
— О блистательный принц, никого в округе, и ничьё внимание не направлено на галерею, самое время… — и, Локи, решительно натянув перчатки, с осторожностью достал из пространственной кладовочки горшок.
Зелёный от прорастающей на глазах плесени, он побулькивал и нехорошо подрагивал в руках. По идее, заклинание не должно было затронуть творца, но Локи всё равно опасался и предохранялся, как мог. Даже сквозь перчатки чувствовался холод выступающей на пузатых боках влаги. Уже очень хотелось выпустить горшок из рук, но пока было рано: требовалось произнести заговор.
Говорить нужно было в размеренном темпе, не сбиваясь — и Локи, привычно усилием воли подавив ужас, взял себя в руки и забубнил.
Увлёкся ритуалом и страх ушёл, остались профессиональный интерес и живое подлое любопытство к последствиям.
«А я молодец. Расту, сам себя бояться начинаю, это прогресс», — подумал с самодовольством и наконец разжал пальцы.
Горшок полетел вниз и бухнулся, с хрупаньем расколовшись и как будто даже с облегчением выпустив влажно шмякнувшее содержимое, тут же расползшееся зеленоватым туманом по галерее — и тихо, без спецэффектов, истаявшем. Осколки горшка Локи испепелил, и утренний сквознячок развеял пепел в воздухе.
Постоял, подумал. Госпожа Мурасаки, отиравшаяся рядом, внимательно глядела вниз, но спускаться не спешила. Локи тоже решил не торопиться и подождать, удостовериться, что всё прошло, как надо — тем более, рассвет близился.