Проследив, что наложница с жены и глаз не спускает, Локи проехался между гостями, прислушиваясь к возбуждённому гудению: все готовились к охоте, выбирая оружие и в последний раз проверяя лошадиную сбрую; хватившим с вечера лишнего слуги подносили разбавленное уксусом белое вино и жирный горячий бульон для поправления здоровья.
Вот-вот должны были затрубить герольды, объявляя начало охоты, и в этот момент принц увидел госпожу Сванхильд.
В белой шубейке, упышнявшей и без того завидные формы, на флегматичном муле, похоже, привыкшем к ёрзанию и подскакиваниям на своей спине и не двигавшемся с места, она с горящими глазами тараторила:
— И ведь до того допился, алкаш проклятый, что с утра не смог собственный, срамно сказать, уд найти! Тьфу! А ещё в свите наследника состоит! И все они там позорные пьяницы, потому что не он один такой! — и, не забыв добавить побольше осуждения в голос, — уж не знаю, как наследник с такими сподвижниками править собирается!
Дамы, собравшиеся вокруг, внимали ей со жгучим любопытством, и принц тоже заслушался, а Сванхильд воодушевлённо мела языком, и щёки её пылали:
— И ведь медика вызвал: на полном серьёзе хотел, чтобы тот ему добро пропавшее вернул!
Кто-то из дам заинтригованно выдохнул:
— И?!
Сванхильд помрачнела:
— А что «и»? Спрашивала я медика, так он про врачебную тайну блеет, — и вновь воодушевилась, — однако и спрашивать нечего, и так понятно, что нет спасения при дворе от алкоголиков и развратников! Это ж надо — до такого допиться! — и, закатив глаза, значительно подняла палец, — делириум тременс! Белая горячка!
Дамы заахали, и тут протрубили рога.
59. Ненужная благотворительность
Вечером и ночью принц засиделся в лаборатории номер семь. Сидел в полутьме, меняя в зеркалах отражения. С удовлетворением и с жадным любопытством глядел, какие разные формы принимает отчаяние поражённых неведомым недугом. Волосы всех занедуживших, потребные для обряда, у него, само собой, были, и он наслаждался. Отдыхал душой.
Вышел безмятежный, расслабленный. Открыл окно, подышал, восхищаясь глухой тьмой и ледяной бодрящей моросью, и решил выпить в честь такой прекрасной во всех отношениях ночи.
Тяпнув «Ярости Глубин», за хвостик аккуратно выудил из жбана квашеного мышонка:
«Всё-таки миньоны прекрасное приобретение… даже мышей квасят не в пример лучше дворцовых кухарей. И маленьких-то каких наловили, корнишончиков!» — полез было за вторым, но тут хорошее его времяпровождение было прервано.
Матушка прислала служанку: если-де принц не спит, так пусть бы зашёл.
***
Королева ждала в Малом Будуаре, граничащем со спальней королевской четы. Локи бесшумно вошёл, поклонился матушке. Скользнул взглядом по главе службы безопасности, господину Орму, индифферентно подпирающему стену, и втёк в кресло.
Скосился на рюмку в руках матери, повёл носом:
— Мама, ты плохо спишь? Коньяк-то скорее бодрит... Давай я успокаивающее зелье сварю, гораздо лучше этой сефардской бурды будет.
Подумал и налил и себе: двухсотлетний сефардский «Голдман и сыновья», делавшийся из дынь, был не такой уж и бурдой, а градусность позволяла употреблять его даже и после «Ярости Глубин». Мышей на закуску не было, но такой напиток грех было закусывать.
Королева, тоже подумав, сообщила, что причиной её бессонницы является вовсе не бессонница. И что бодро ей и без коньяка, он скорее для укрепления нервов нужен.
Кивнула, глянув на Орма:
— Повтори ему то же самое, что мне рассказал!
Орм отлип от стеночки, принял позу независимую, но почтительную, и равнодушно забубнил:
— Ваше Высочество, по приказу Её Величества было проведено расследование, связанное со вспышкой непонятного заболевания: сегодня утром тридцать два придворных обратились к целителям, все по одному поводу.
Локи лениво кивнул:
— Слышал. Тридцать два? — по его сведениям, пострадавших было тридцать шесть.
— Возможно, их больше. Допускаю, что из-за деликатности… гм… повода, некоторые заболевшие не стали обращаться к целителю.
«И ведь как будто мысли, сука, читает. И не боится нисколечки. Оно и понятно, на его-то должности иначе не удержишься, да и матушка защитит…»