— Что ж, пока мы сидели, духи всё подготовили, — голос Хольды перестал скрипеть, стал молодым, и хрипотца в нём только подчёркивала молодость, — тебе сейчас нужно будет умереть. Не спрашиваю, способна ли ты — ты способна. В мире духов к тебе придёт богиня, и ты станешь её воплощением. Думаю, за тебя даже могут поспорить несколько богинь: Кали, Вальфрейя, Морриган…
Сиф не проронила ни слова, слушая, а Хольда продолжала вещать в темноте:
— Обряд принесения добровольной жертвы прост... для жертвы: мои слуги, призванные из Тьмы, будут поднимать тебя над воротами, символизирующими вход в иной мир, три раза. Ты должна произнести нужные слова. На первый раз: «Вот я вижу своего отца и свою мать, они смотрят на меня с той стороны!», на второй: «Вот все мои умершие родственники, сидящие на траве иного мира!», на третий: «Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовёт меня — так ведите же меня к нему!». Запомнила?
Сиф поняла, что снова стало светло — на площадке перед пещерой разгорались костры, и она увидела краем глаза простые деревянные ворота очень древнего вида и суетящихся вокруг краснокожих мужиков — вроде бы с рогами. Степенно кивнула, и Хольда продолжила:
— После этого ты уже не касаешься земли и по их телам проходишь через ворота. Поёшь погребальную песню — ну, это ты знаешь, — Сиф снова кивнула, — выпиваешь кубок вина. Всё, от тебя более ничего не требуется. Я проведу все нужные обряды и сама тебя убью, медленно задушив удавкой. Это очень важно, умереть нужно правильно, с наибольшими мучениями. Ничего сложного, не так ли? Готова?
Лицо Хольды тоже стало молодым, насмешливым, и только глаза остались древними и жёлтыми. Сиф небрежно ответила:
— Да. Ничего сложного, — и вышла из пещеры.
Хольда сзади бормотала что-то вроде: «Всего лишь ради мальчишки, тьфу!», но Сиф не обернулась.
Навстречу ей подались рогатые, и их мышцы перекатывались под красной кожей гранитными валунами. Сиф подошла к воротам, кивнула — двое рогатых подхватили её, подняли, и, распахнув глаза в кружащую метель, она раскинула руки и торжественным речитативом завела:
— Вот я вижу своего отца и свою мать, они смотрят на меня с той стороны!
68. Тьма и свет
Сигюн проснулась в темноте. Поворочалась — в гудящей голове мешались сон и явь. Вспомнила, кто она и где, и тут же вернулось отчаяние, которое иногда удавалось обмануть сном, но вне сна душа ныла, как больной зуб — всё время, не давая передышки.
Принцесса в последнее время уставала лежать в любой позе, болела поясница, тяжело было дышать. Поёрзала ещё, спустила ноги с кровати — за ночь несколько раз бегать приходилось — и насторожилась.
По ногам тянуло холодком, а ведь дверь на балкон перестали открывать на ночь ещё в начале сентября: боялись, что беременная простудится. Да и холодок был не такой, какой бывает от сентябрьского заморозка, а такой, как будто за окнами лютая январская стужа.
Бежать куда бы то ни было тут же расхотелось — у полузадёрнутого полога постели кто-то стоял. Насилия Сигюн боялась всегда, но вопль сдержала, потому что тень заговорила, и это оказалась женщина:
— Не кричи. Нужна помощь.
Сигюн вроде бы узнала Сиф, но усомнилась: та раньше не имела такого глубокого тембра, а понимавшая в искусстве вокала принцесса такие вещи чувствовала хорошо. Голос был глухим, словно звучал из-под земли, и слышалось в нём всякое: трубный рёв боевых слонов, опьянённых кровью; чавканье железа, впивающегося в плоть, шуршание вьюги из ледяных игл, шёпот теней убитых и хрип удушаемых.
В другое время принцесса встряхнулась бы и подумала, что со сна почудилось, но сырая магия, проснувшаяся в нерождённом пока ребёнке, подумать так не дала. Принцесса помолчала, телом и сознанием пытаясь вчувствоваться в окружающее. Тишина, темнота и потусторонний холод; спавшие рядом фрейлины как будто и вовсе перестали существовать — по крайней мере, в той реальности, где находилась Сигюн. Из хорошего разве что враждебности принцесса не почувствовала, хотя чёрная тень у ложа фонила угрозой — но как будто общей, вовне направленной, не на принцессу или её дитя.
— Помощь. Ты можешь помочь, — грозная тень, чернее, чем ночь вокруг, говорила просто и примитивно.
Поколебавшись, принцесса утвердительно, скорее для самой себя сказала:
— Это ты, — и, обеспокоенно, громким шёптом: — Сиф, что с тобой?! Тебе нужна помощь?! — подскакивать же и хватать тень руками вовсе не спешила, даже мысли такой не возникло.
Обеспокоенности Сигюн тень как будто и не заметила:
— Хорошо. Ты поняла наконец. Вставай. Мне нужна твоя сила. Немного. Я не поврежу.
Нашарив босыми ногами пушистые тапочки, Сигюн встала, и тень двинулась впереди. Проходя мимо кабинета Сигюн, тень остановилась на миг — и решительно повернула к нему.