Сиф осторожно отцепила хрупкую, немного липкую ручонку. Нежность детской кожи почему-то напомнила гладкую поверхность тела слизняка.
Пока она пыталась понять ощущения и справиться с ними, ей всучили целого ребёнка. Сиф встала столбом, боясь навредить, не зная, как держать. Дитя елозило, как хомяк, было скользким, и она боялась уронить.
«Моего собственного уже не будет», — сморгнула слезинку и перехватила поудобнее, повернула. И ахнула:
— Она же лысая сзади!
Наблюдавшая сзади Сигюн засмеялась:
— Это она об подушки вытерла, вертлявая. Доктор Эйр говорит, начнёт ползать — обрастёт.
«Это она в папеньку. Как бы тот тоже лысину себе не вытер о чужие подушки», — папенька, похоже, уловив мысль, грозно сверкнул очами и тут же снова заворковал с такой приторностью, что Сиф чуть не стошнило. Но, похоже, никого, кроме неё, не тошнило: дитя довольно обнималось с отцом, Сигюн устало улыбалась. В несчастье, беременная, она была ослепительна и цвела лихорадочной красотой, а сейчас, после родов, располнела. Роскошная белая грива поредела и была уже не такая роскошная; лицо стало одутловатым и бледным; глаза запали и потускнели. Сигюн была наконец похожа на человека, а не на богиню.
«Что ж, говорят, девочки съедают материнскую красоту… да и ничего даром не даётся. А ей так, может, и легче. Может, со временем обратно похорошеет». Непохоже, однако, было, чтобы Сигюн тревожилась о красоте. Через радость материнства в ней сквозила бесконечная усталость. Видно, роды и уход за ребёнком и правда даром не давались.
***
Однако кое-что осталось неизменным: родив, принцесса не оставила привычки окружать себя дамами с хорошей репутацией и ужин в малой столовой («небольшой, только для своих», как сказал Локи) был накрыт на двадцать четыре персоны. Стол был уставлен блюдами высокой магической кухни. Сиф кинула на Сигюн сочувственный взгляд: «Ох, так и не оправилась, всё гадюк ест… это ж надо, как вкусы меняются». Но ничего подобного —гадюку ел только принц, остальные, включая принцессу, старались выбрать чего попроще. Видно, принцесса хотела угодить мужу. Или дам потроллить. Среди дам, кстати, новой наложницы видно не было (на ранее заданный осторожный вопрос Сиф Локи ответил, что это, само собой, женщина, и похоже, слегка оскорбился). Сиф решила, что принц не стал рисковать и познакомит их позже, и только вздохнула, подумав, что вот госпожи Сванхильд не видно — так не она ли это. И что лучше бы это было что угодно, только не Сванхильд. Тихо спросила Сигюн, не приболела ли фрейлина. Та только рассеянно отмахнулась:
— А, нет, госпожа Сванхильд по делам в провинцию уехала. Ей ещё одно наследство досталось.
Вопрос всё-таки был услышан, и Сиф вежливо поддержала вспыхнувший среди фрейлин разговор, что-де родственников бедной госпоже Сванхильд, конечно, терять неприятно («ну, положим»), но зато она становится всё более завидной невестой и сможет составить выгодную партию («это как пить дать; как бы наш господин уже чисто по расчёту на ней не женился»). Начавшаяся было беседа о том, какие партии сложились в этом сезоне прервалась взволнованным:
— Сир, я просить не кормить дитя мы́шей! — Сигюн, как всегда от волнения, начала говорить на ломаном асгардском с выраженным ванахеймским акцентом.
Локи был мягок:
— Дорогая, но ведь квашеные мыши полезны, в их шёрстке и кишочках ценные ферменты, позволяющие ребёнку выработать свои! — дитя уже дочавкивало, и сизые мышиные кишочки торчали изо рта.
— Но в прошлый раз Хель всю ночь несло! Сир, прошу, для неё приготовлено пюре из брокколи!
Принц мякенько согласился, и, когда принцесса отвлеклась, скормил Хель вторую мышь. Ребёнку, похоже, нравилось — только хвостик мелькнул. Сигюн заметила, но смолчала и аккуратно перетащила дитя к себе на руки. Попыталась накормить его пюре, но сытый мышами ребёнок плевался, выворачивался — и Сигюн расстроенно съела пюре сама.
Сиф тихонько хмыкнула: похоже, мышами кормить сюзерен был горазд, а вот сидеть с поносящим ребёнком уже принцессе приходилось. И, несмотря на штат нянек, было ей нелегко. Подумалось, что потом легче будет: дитя подрастёт, начнёт пропадать с папенькой по лабораториям и чёрт-те где — а уж к матери будет приходить — сначала с поносом и детскими несчастьями; потом подрастёт и детские несчастья цветочками покажутся… непокойная жизнь, что там. Локи оказался вовлечённым отцом, и Сиф любопытно было, насколько страшно бабке и матери глядеть на это и осознавать перспективы такой трогательной вовлечённости. А есть ведь ещё и наверняка любящий неравнодушный дядюшка, который тоже своего не упустит. О, кстати! Спросила с лёгким беспокойством:
— Как Фандрал поживает?
Сигюн с бессердечием ответила:
— Давно не видела. Болеет, говорят, — она его не очень-то любила.
Видно, помнила, как домогался. Такими негодяями Сигюн никогда не очаровывалась.
Сиф, для которой негодяй был боевым товарищем, сыграв желваками, положила вилку на стол:
— Чем?
Принцесса вздохнула:
— Не знаю. Я о тебе переживала, а про него мало знаю. Но муж часто его навещает, — и обратилась к Локи: — Сир…
Локи, слышавший беседу, перебил:
— Он какую-то интересную экзотическую болезнь подцепил. Непонятно, то ли помрёт, то ли нет. Я наблюдаю, пытаюсь помочь. Но Сиф, душенька, не беспокойся, я принимаю меры и заразу во дворец не принесу, — и с улыбочкой выдержал её испытующий взгляд.
«Списочек… надо составить списочек. Фандрала в первую очередь», — вспомнила, и по хребту пробежал холодок.
«А как скажешь, что спросишь? Будет врать и изворачиваться, что ни при чём».
Остаток ужина прошёл, как в тумане. Сиф приувяла, стала задумчива. Впрочем, сюзерен, видя, что физически она чувствует себя лучше, с вопросами не приставал, только проводил в покои и пожелал высыпаться и выздоравливать.
Нежно попрощавшись с Сиф, Локи зашёл к жене, поиграл с ребёнком перед сном — тот вроде не поносил. Пожелал хорошей ночи и выздоровления и Сигюн, полежал с ней в обнимку. Принцесса ещё не совсем оправилась после тяжёлых родов, и дальше объятий дело не заходило. Дождавшись, пока жена заснёт, встал, оделся, и, пройдя через крыло королевы-матери, в котором жила Сигюн с ребёнком, вышел в сад.
Торжественные аллеи сменились заросшей частью сада, а он всё шёл, и уж совсем глухая тропка вывела его к неожиданному в этом месте двухэтажному каменному флигелю, в котором вчера утром он поселил свою новую наложницу.