Подойдя ещё поближе, Ханс, наконец, с оторопью понял, что бурдюк — это всё ещё содрогающийся труп чёрного петуха, и что его кровью на камне и скале вокруг нанесены непонятные знаки. Если это и был реквизит, то для фильма ужасов, и выглядел он неприятно достоверным. Дорогой фильм ужасов — что предполагало наличие съёмочной команды поблизости. Надеясь всё-таки углядеть режиссёра, ассистентов и оборудование, Ханс обозрел нависающие над пляжем скалы и увидел, что как раз ближайшая, измазанная петушиной кровью скала ещё и светится. Сунулся поближе, и ему подмигнула открытая дверца.
Хельмут, приотставший от проявившего завидную прыть Ханса, подошёл чуть позже. Приятеля видно не было, наверное, отошёл за скалу; богиня плыла в волнах, и её белые косы мешались с морской пеной. Поблизости находился только неприятный мужик в чёрном. Пальцы его были красны — Хельмут сразу понял, что от крови. Улыбался он так, что отпала охота здороваться и спрашивать о чём-либо.
«Валить надо отсюда как можно скорей, — прошило молнией озарения, — только Ханса забрать. Кстати, где он?»
Измазанный кровью ублюдок улыбнулся ещё раз и начал неспешно скидывать с себя одежду. Хельмут посмотрел на него нелюбезно и заглянул за скалу:
— Ханс! Ханс! — никого там не было, только ветер шуршал.
Зацепившись взглядом за пару окровавленных, уже подсыхающих чёрных пёрышек, прилипших к скале, Хельмут увидел сияющее отверстие в расщелине.
«Туда ускакал, вот неймётся же некоторым!» — подумал с досадой, но оставить приятеля не захотел.
Подошёл ещё поближе, покричал в сияющую пустоту:
— Ха-а-анс!
Ответа не было, и Хельмут, решившись, шагнул внутрь.
***
Межпространственный сундук нужно было иногда кормить. Пожертвования принимались чёрными петухами и чёрными козлами, но давно Локи не приходилось приносить жертву самому. Любопытные находились всегда — стоило оставить сундучок открытым, и кто-нибудь непременно в него залезал. И сундук становился сытым на весь год.
«Эти мидгардцы, они не меняются, — принц удовлетворённо, как будто сам поел, резал волнующееся море неторопливым кролем. — Отвратительные хамы и рукосуи, до всего им дело есть. Неудивительно, что братцу тут мёдом намазано… ни разу не было, чтобы кто-нибудь не залез. Я на их фоне просто ангел. И ведь никого не звал! Просто делал своё дело. Но нет — "там так страшно, пойдём посмотрим!" Девиз, хе-хе…»
79. Богиня
Сигюн ожидала, стоя с достоинством. Не тряслась и не зажималась, но было видно, что мокрой женщине порывистый ветер удовольствия не доставляет. Локи, поймав ногами дно, стоя по пояс в воде, критически обозрел жену, пощёлкал пальцами, и:
а) скала стала тёплой;
б) покрылась лепестками красных роз, причём слой был высотой по колено.
— Ну как тебе? — и засмеялся мальчишески, глядя на слегка покрасневшую Сигюн. Встрепенулся: — Ах да, ты же розовый любишь, — и вихрь тут же раскидал красные лепестки, закружившиеся над волнами, а взамен из ничто вывалился воз лепестков ярко-розовых.