Сплавал на берег, хозяйственно собрал инструмент, почистил и сложил в кладовочку; закрыл её и двинулся обратно.
Сигюн спала, утопая в розовых лепестках, и ветер метелью кружил их над ложем богини. Локи поднял жену на руки, задрал голову и позвал:
— Хеймдалль!
Сигюн сквозь сон дёрнулась, запаниковала:
— Я не одета!
— Не переживай, я одену тебя в туман и розовые лепестки, о прекраснейшая, — голос Локи был тише и ласковей июньского ветерка, когда он вступал в упавший с небес луч.
Боги ушли из Мидгарда, и огромная волна, вздувшаяся после их ухода, смыла и розовые лепестки со скалы, и одежду, оставленную на берегу, и кровавые руны на прибрежных камнях.
80. Женщины
Дела-дела-дела! Нужен отдых.
© Сатана, «Константин»
Принц положил жену на постель — она только вздохнула, не проснувшись, и зашёл в детскую, застав там матушку.
Молча попереглядывались — Хель спала, разбудить никому не хотелось. Фригг одними губами спросила:
— Кофе?
Локи обрадованно покивал.
Глядя, как сын энергично опахивает кофейный стол — хлеб с маслом и ветчиной, воздушные пирожки с паштетом, восемь чашечек кофе со сливками и сахаром, Фригг и умилилась, и смешно ей стало. Локи заметил, смущённо кашлянул:
— Мама, я всё съел…
Фригг, кивая, чтобы принесли ещё еды, улыбнулась младшенькому:
— Кушай, я рада. Дело молодое, — выспрашивать, куда и зачем он таскал Сигюн, которую от ребёнка оторвать было сложновато, королева передумала.
Поговорили о погоде, посплетничали. Принц втихаря позёвывал, но из почтительности с матушкой разговаривал о том и о сём, пока она сама не заметила и не отпустила.
Локи было думал пойти в лаборатории, там ждала куча дел, но почувствовал, что от морского купания, первого за весь сезон, от занятий любовью и от колдовства развозит до невозможности — и пошёл в женину спальню. Тихо раздевшись и забравшись к Сигюн под бок, обнаружил, что та проснулась и весьма рада. И что, хоть за разные места его и не хватает из неизжитой девичьей стеснительности, но дышит заинтригованно и ждёт с надеждой, что он домогаться начнёт. И пахнет — нежной блондинкой, завораживающе, сумасводяще…
«О небо, её сейчас разочаровывать ну никак нельзя, в самом начале-то. Ни ей, ни мне на пользу не пойдёт», — что ж, пришлось собраться, отогнать сон и трудиться.
Сигюн вошла во вкус, так что труды были баснословными. Поспать удалось минут двадцать утром, а потом Хель на утреннее кормление принесли, и живенький выспавшийся детёныш полез безо всякого пардону открывать папе глазки. Папа, отговорившись делами, испарился, жалея, что дела и правда ждут.
Проволынить и отоспаться в холостяцких покоях было никак нельзя: несколько интриг шли полным ходом, требовалось прочесть разные сводки и документы, провести три встречи — всё безотлагательно. Даже не позавтракал, всего и успел, что в своих покоях стопку стимулятора тяпнуть.
В двенадцать назначен был фуршет на свежем воздухе, в королевском саду. Повод был вроде бы и незначащий, открытие после зимы оранжерей, но званы были всякие нужные люди. Участие принца и принцессы регламентировалось и оговаривалось заранее. Локи пришёл раньше жены. Брезгливо оглядел фуршетный стол — ветерок, вроде бы майский, но ощущающийся скорее ноябрьским, заносил углы скатертей и шуршал салфетками. Неплохо было бы поесть, но аппетит притух от недосыпа и холода, и коченеющие на столе тарталетки и прочая субтильная снедь желания позавтракать не вызывали.
— Сынок, у тебя тени под глазами, — матушка посмотрела озабоченно, — всё ли хорошо?
Сынок заверил, что всё более чем хорошо — попутно накидывая на себя иллюзию, позволяющую выглядеть пристойно. Сосредоточился на этом, прикрыл глаза и слегка потерял связь с реальностью. Очнулся от глубокого молчания. Только что окружающие шуршали, чавкали и звякали посудой, жужжали, перемывая друг другу кости — и вдруг затихли.
Локи насторожённо огляделся и понял, что виной тому Сигюн.
Если при первой встрече, тогда, на пристани (тоже вот холодно было) показалось, что не бывает большей красоты на свете, то сейчас стало понятно, что там, тогда — она была бутон. И бутон начал распускаться. Ещё утром сегодня смотрела на него несмысленными сонными глазами — а сейчас это была входящая в силу, начинающая осознавать свою грозную красоту богиня. Сигюн перестала тяготиться сама собой.
Нашла мужа глазами, улыбнулась — у Локи перед глазами всё поплыло.
«Это я просто не спал, не ел… ведь не может быть, чтобы ТАК».
И тут же, по оглушительному молчанию вокруг, понял — может.
Чувствуя себя малолетним дураком, подошёл к ослепительной красавице, заставил себя улыбнуться и поприветствовать, и она тут же, о чудо, посмотрела влюблёнными очами. Локи снова пошатнуло.
«Убьют, точно убьют, — и тут же встряхнулся, пытаясь отрезветь, — во всяком случае, попытаются. Что ж, зато нескучно», — и с облегчением ощутил приступ весёлой злости, голова очистилась.
Стряхнув наваждение, на прочих гостей посмотрел свысока, с насмешкой: «Маршал Торвассон всё никак не отойдёт — ишь, мотает головой, как бык, оглушённый кувалдой», — и участливо спросил, подойдя, не плохо ли тому.
Поскольку Сигюн держала мужа под руку и улыбалась, лучше маршалу не стало, и он кое-как извинившись, фуршет покинул.
«Хо-хо, а самый-то большой дурак здесь не я. Пока, по крайней мере», — принц окончательно пришёл в себя и взбодрился.