«Всё-таки, да, настоящая женщина, не росомаха. Не повезло ей со мной. Хотя как посмотреть: прочие-то её женихи ещё хуже были — вспомнить короля Скагерракского, развратную развалину. Я не разваливаюсь», — и бесстыдно затащил в закуток за портьерами, начал целовать в шею, ласкать грудь, упрашивать поднять платье.
И овладел сзади, торопливо, зажимая ей рот — потому что совсем рядом проходили дамы из свиты принцессы. Болтали, негодяйки, кстати, как раз о нём. Цеплялся за их насмешливые голоса и верескучий смех, чтобы не взорваться слишком рано, кусал губы — и всё равно кончил раньше Сигюн. Прошептал в ярко-розовое ухо:
— Прекрасная, прости, прости… я приду к тебе ночью?
Она счастливо покивала, и от сердца у Локи окончательно отлегло. Любит, принимает, ничего не затаила.
Оставалось разобраться с конём и конокрадами.
85. Ярмарка
Вот он идёт. Один из прообразов Всевышнего. Высший мутант, не рассчитанный для массового производства. Слишком дикий, чтобы жить, слишком редкий, чтобы сдохнуть.
Страх и ненависть в Лас-Вегасе, Хантер Томпсон
— Что, не утихают сплетни?
Принц полулежал в кресле, утомлённо опустив веки и вид имея отстранённый; миньоны полировали ему ногти, фамильяр сидел рядом. Госпожа Мурасаки могла бы найти более удобное место, но предпочитала моститься на крохотном маникюрном столике. Иногда кошачий хвост как бы невзначай смахивал на пол пилку или щипцы; миньоны кидались подбирать, невразумительно матерясь на языке, который никто понять не мог, а кошка, сладко улыбаясь, следила за беготнёй.
— Утихают, ваше великолепное высочество. Да и то сказать: скандал-то мелкий совсем… с войны в Мидгарде века не прошло, так больше её вспоминают. Вот вчера ас Нильсен, секретарь братца вашего, послу новому Ванахеймскому говорил, что очень даже вы остепенились: раньше войны начинали, а нынче жене и двум наложницам изменили — и уж скандал.
«Вот и я думаю — не из-за чего шуметь», — вслух Локи ничего не сказал, но с приязнью промолчал.
Кошка продолжала медово петь:
— Мельчают принц, сказал. Мелкий и мелочный паскудник стали, да и всегда были, и бояться его нечего.
«Я?! Я мелкий и мелочный?!!!»
Подышал сквозь зубы, успокоился и с предвкушением распорядился:
— Как вернусь, напомни о проходимце.
«Я ему по-крупному нагажу. С масштабом».
Раздражился, но терпел прикосновения миньонов. Заметившая, как на глазах пожелтел сюзерен, Мурасаки примолкла. Локи открыл злые глаза, повернул голову и прошипел:
— Что молчишь? Продолжай.
Фамильяр осторожно сообщил:
— Так нет больше новостей на сегодня. Крупных.
— Все, какие есть, давай. Не бойся… перемельчить.
И выслушал весь поток, вплоть до кухонных сплетен:
— Повариха Эггюд говорила в компании кухонных работников, что аппетита у вас, ваше великолепное высочество, нет потому, что вы у себя в подвалах младенцами наедаетесь. Это, говорила, дело известное: все чернокнижники с мышей да гадюк начинают, а потом на человечину переходят, как окончательно в силу войдут. Вы, стало быть, вошли. А на банкетах едите чисто для притворства. И глазливы ужасть как: кто посмотрит да не поклонится, так сейчас лихоманка нападёт. Кланяться учила пониже да в пол смотреть при вас.
Локи вздохнул и кисло заметил:
— Вот кухня меня боится и уважает. Почему кухарка умнее принцева секретаря? Ах, да: это же братцев секретарь, с чего ему умным-то быть… — но повеселел слегка.
Сообразно повеселевшая Мурасаки промурлыкала:
— Куда ваше великолепное высочество собираются с визитом?
— На Тортугу прокачусь, на ярмарку. Развеюсь, прикуплю чего… и заодно выясню, почему вроде бы приличные ромалэ коня украсть не могут для порядочного заказчика без того, чтобы встречи с ним не требовать. Прямо сейчас и отправлюсь.
Кошка засомневалась голосом:
— Не разбудить ли госпожу Сиф? Возможно, вы забыли повелеть ей собраться?
Локи, нетерпеливо побарабанив пальцами по столу (миньоны с пилками шуганулись, а потом снова облепили руку), тем не менее, нарочито помягчел:
— Я упоминал про «развеяться»?
В ответ раздался почтительнейший шелест:
— Конечно-конечно, ваша ослепительность…
Локи навострил уши — легчайший оттенок насмешки проблёскивал в утрированной почтительности, но спустил: женщина, демон и кошка в одном лице, как-никак. Улыбаясь сжатыми губами, кивнул, отпуская фамильяра. Обычно отводил глаза из вежливости, позволяя тому уйти в иное измерение с комфортом, а тут не отвёл, полностью проследив исчезновение усатой, слегка глумливо улыбающейся морды.