Хорошо подумав, осторожно ответил:
— Душа моя, ты родовитейшая из принцесс, а я всего лишь бастард, — и с удовлетворением отметил, что у принцессы дрогнули брови, как всегда, когда она испытывала чувство вины. Тоже сделал брови трогательным домиком: — Иногда, для дела или на эмоциях…
Выдержал паузу, как будто собираясь с духом, а сам смотрел — да, слово «эмоции» вывело жену на мысль о том, что он чувства имеет; нежный мальчик, не такой, как прочие грубые и бездушные мужланы. И продолжил:
— …совершаю вещи, не улучшающие мою репутацию. — «Ей же важно, она о репутации всегда переживает».
За руку взял, посмотрел в глаза:
— Как тогда, когда был для тебя госпожой Бартоли. Я стремлюсь быть хорошим мужем, насколько способен, неужели я тебя чем-то огорчил? — и сам лицом и телом огорчение изобразил.
Сигюн, начиная краснеть, обмахнулась веером:
— Двор поговаривает о… — смешалась, но твёрдо, хоть и тихо, закончила, — том, что ты танцевал на барной стойке. — Тут же зашептала сбивчиво: — Чечилия, я понимаю, была для меня — но для кого это? — и взглянула гневно.
«Ого. Ревнует, — тщеславная мысль сменилась беспокойством: — Как бы она меня не притравила из ревности, совершенно не нужно. И потом, что за глупости? Для кого, для кого… просто это было весело. Но она так мила в этой своей ванахеймской добропорядочности», — и почувствовал вдруг напряжение в штанах, разговор обрёл совершенно иной интерес:
— Исключительно для дела, дорогая. Пришлось, — посмотрел покаянно, думая: «Вроде легко сходит».
— Это что же за дела такие?!
— Деньги, власть… как всегда, — и, на гневно дрогнувшее лицо: — Если я не буду богат и силён, я не смогу защитить тебя. Сама знаешь.
Принцесса невесело хмыкнула, но было видно, что аргумент приняла.
«Хорошо. А что сердится — ну, это пройдёт. Даже если в спальне, наедине, леща даст разок — что ж, жена всё-таки. Главное, чтоб не закрылась и не начала утешения искать у какого-нибудь из местных козлов», — окинул салон, полный блестящих придворных, быстрым взглядом, и, подавив приступ гнева, ласково взял Сигюн за руку, зашептал:
— Душа моя, твоя репутация настолько безупречна, что даже мои грехи прикрывает. Я благодарен, — горячо сжал руку, — и сожалею, если огорчил. Я ведь там даже до конца не разделся, я берегу себя для супружеского ложа.
И, глядя, как она уже до корней волос залилась краской:
— Но в спальне, наедине… — шёпот стал интимным: — Ты же никогда не видела таких танцев?
Осёкся, решив, что поспешил, что сейчас его отбреют — подставился, осталось подсечь. Отпустил, почти отбросил её руку, холодея и замыкаясь, чувствуя, как зло поджимаются уши и каменеет челюсть.
«Я неверно всё понял. Сейчас она встанет и равнодушно скажет, что я второй сорт, объедки, байстрюк… что там ещё добродетельные супруги говорят? И всё кончится, останутся только взаимные колкости. Иногда буду её любовников убивать. А она будет дуть в уши Хель, что я чудовище».
Но нет, Сигюн не вставала и сама сжала его пальцы:
— Ну конечно, бережёшь, — и вздохнула терпеливо. Всепрощающе, хоть и с толикой насмешки.
У Локи разжались уши, холодный комок под ложечкой рассосался: «Нет, любит, любит… »
— Что до танцев, то не сегодня. Я нездорова.
Встрепенулся, ища, что же за нездоровье у принцессы — и с беспокойством, не ложь ли, может, уже есть зазноба, верить никому нельзя — но тут же вычленил в общем сладком запахе Сигюн железистую нотку крови: «Ну да, женское». Приобнял, против всех правил, и она не воспротивилась, хоть и блюла их. Поймал умилённый взгляд Фригг, и тут же кодла придворных её гиен, дам в возрасте, заперешёптывалась: «Вот молодые-то, душа в душу живут», — и лица стали сиропными. Локи приободрился и воспрянул.
Окончательно развеселился, когда, уже поздно вечером, пришёл братец и начал бухтеть за неподобающее поведение. Все, ну решительно все были в курсе небольшой шалости — но тут Локи радовался тому, что шалость заслоняла дело. Он ведь, считай, Тортугу к рукам прибрал — а вот про это никто не знает. Во всяком случае, не сплетничают. И, когда братец дошёл до того, что нельзя так поступать с Сигюн, и что жена младшенькому досталась истинно добродетельная, так надо соответствовать, холодно улыбнулся:
— Что, брат, жалеешь, что такую королеву упустил? — и рассерженно вспыхнувшее лицо Тора доставило ему неизъяснимую радость.
Сам Локи никому ничего не спускал, и, если кто подставлялся, то подсекал, не задумываясь.