Отпуская Сиф, Локи был несколько в сердцах, но надеялся, что за месяц она соскучится и наконец перестанет оказывать тихое, но очень беспокоящее его сопротивление. Осыпая её подарками, он знал, что Сиф не корыстна — просто не мог придумать ничего другого, а дело, на его взгляд, пахло жареным, и надо было что-то предпринимать. Принц наивным не был, и хорошо понимал, в отличие от самой Сиф, действующей по наитию, что именно от некорыстных женщин можно ожидать исключительного дерьма в таких обстоятельствах.
Сиф странно чувствовала себя, начиная отчасти понимать двойственность Локи и его вкус к предательству. Она любила его; с точки зрения разума не считала его женитьбу чем-то ужасным, но с удивлением обнаружила в себе что-то, желавшее мести; возможно, даже подлой. Вчуже глубоко восхитилась, осознав, что принц лучше, чем она сама, понимал её в этом вопросе. Но понимание ничего не меняло; по крайней мере, в лучшую сторону. К внутренней боли добавлялось ещё и осознание себя негодяйкой — и тоска по Локи, и невозможность помириться.
Дареное поместье оказалось чудесным — но некорыстность имеет оборотную сторону: на внутреннюю злобу Сиф это не повлияло никак. Она спала, ела, тренировалась и жила, как трава под солнцем, не думая ни о прошлом, ни о будущем, и всё прислушивалась к внутренним ощущениям, не зная, чего ждать от самой себя. Возвращаясь, попала на разлив реки, и, решив, что торопиться некуда, потратила несколько дней на объезд.
Добравшись до дворца и поставив жеребца на конюшню, Сиф была удивлена, когда первый же встреченный конюх шарахнулся от неё, как от привидения, а потом сообщил, слегка сбиваясь, что «…их высочество немедля велели доложить о возвращении госпожи, сей же момент». Остановила конюха и пошла к Локи сама, отложив переодевание и отдых на потом.
Застала принца лежащим на кровати, в одежде и сапогах, и метающим кинжал в щит на стене. Судя по состоянию щита, он занимался этим не первый час. Воткнувшись, кинжал самостоятельно выдирался из волокнистой древесины и летел обратно, послушно укладываясь в подставленную руку.
— Сиф, голубушка, помнится, я говорил про «месяц» и про «лучше раньше». О «месяце и четырёх днях» речи не шло, — Локи, не меняя позы и даже не взглянув на неё, продолжал своё занятие.
Ненавидевшая оправдываться Сиф молчала. Локи тоже. Довольно долго только удары кинжала в щит разбивали повисшую паузу.
— Хорошо. Оправдываться мы не хотим, — голос принца был обманчиво мягок, но под этой мягкостью чувствовались нотки гнева, — но ты понимаешь, что если в качестве моей любовницы можешь позволять себе дуться и третировать меня, и я это прощу, то в качестве слуги и телохранителя ты проштрафилась и заслуживаешь наказания? Согласна с этим?
Сиф, сглотнув, молча кивнула.
— Хорошо. Я скучал по тебе. Рад тебя видеть, — принц наконец улыбнулся и с нежностью посмотрел на Сиф, — вижу, тебе надо отдохнуть с дороги. Ты можешь идти.
И добавил:
— Я подумаю над наказанием.
Сиф, удивившись, вскинула глаза — Локи, холодно улыбаясь, играл кинжалом, и тот бабочкой порхал у него между пальцами. Так и не сказав не слова, она поклонилась и вышла.
***
— Сила. Она вытекает из меня, как вода сквозь пальцы, — Локи безнадёжно уставился на пламя костра перед пещерой Хольды.
Сиф вновь привычной тенью стояла за ним. Сюзерен разбудил её до света, и всё утро было занято подъёмом на гору в стране Вечной Ночи, сквозь тьму и метель. Дань уважения, которую Локи обычно оказывал ведьме — особенно, когда нуждался в её совете. Хольда помолчала, собираясь с мыслями, и ехидно, но с тенью сочувствия проскрипела:
— Мальчик мой, а что ты хотел? Чтобы такую силу удержать, надо соблюдать аскезу! Оставив всё мирское! Особенно баб! — и с неудовольствием глянула на Сиф, ответившую ей таким же полным неудовольствия взглядом. — А ты гневаешься, излишествуешь, и даже потенциальный аватар богини войны у тебя живёт на положении подстилки! — и Хольда, не обращая внимания на гневный взгляд Сиф, сплюнула.
— Женщину не отдам, — голос Локи был безучастен, но твёрд.
— Тогда радуйся, что уходит твоя сила, а то на части разорвало бы! Вот за что мужиков в магии не люблю — такой талант, и такое разгильдяйство! Тьфу! — встала, и, уходя в пещеру, обернулась. — А напоследок скажу: если что хотел сделать, делай сейчас. Сила уйдёт. Ты не готов её удержать.