Сегодня Локи («Ровно два неделя! Всё по учебник!»), как ни в чём не бывало, зашёл к ней и завёл милую беседу на малозначащие темы — сияя, очаровывая, и, как Сигюн уже видела, пытаясь понять, насколько её проняло. Принцесса не подала виду, оставаясь расположенно-равнодушной, однако, на все предложения о совместном времяпровождении отвечая отказом. Но чувствовала себя глубоко несчастной и разбитой. Выпроводив несколько озадаченного принца, она пыталась забыться и уснуть, и почему-то ей показалось, что средство, которое для хорошего сна использует госпожа Бергдис, подойдёт и ей, увлеклась — и вышло, что вышло.
— Это жестоко, безжалостно! И нечестный быть! — Сигюн, всхлипывая, подняла глаза на Сиф и спросила:
— Я знать, Его Высочество вызвать вас на поединок — ради возможность обладать. Традиций соблюсти, всё честно, с уважений?
Сиф, хмыкнув, согласно кивнула, что вызвало взрыв рыданий, сквозь которые Сигюн причитала и жаловалась:
— Тогда почему со мной без уважений?! Я принцесса, я не желать выходить замуж с ободранный подол, это есть страшный унижение! — слёзы высыхали, она начинала приходить в ярость, которая как-то вдруг сменилась глубокой печалью.
Принцесса начинала потихоньку трезветь:
— Я понимаю, что какие-то чувства — не для таких, как я. Всю жизнь жила с этой мыслью, смирилась с ней, и когда вдруг показалось, что возможно любить, была потрясена, поверила на мгновение — и вот так вот всё закончилось. Вне всякого сомнения, будущая свекровь права — Тор будет гораздо лучшим мужем, чем стал бы Локи. Сожалею, леди Сиф, что вы стали свидетельницей моего позора. Приношу извинения.
Сиф, глубоко вздохнув, с сочувствием посмотрела на Сигюн («Как он мог? Ведь почти ребёнок же!») и откровенно призналась:
— Мужик — говно. Если можешь и ещё не поздно, выходи за Тора.
Сигюн вытерла глаза, попыталась перестать всхлипывать и встать с козетки, но ни в чём не преуспела: ванахеймская картофельная водка никого просто так не отпускала — просветление было кратковременным, и опьянение пошло на второй круг, ужасным образом сочетаясь с наступающим тяжелейшим похмельем. Склоняясь над тазиком, Сигюн, блюя и плача, причитала:
— Я знать, что королева не рождён для счастий! Зачем я поверить? Сколько у него быть таких, как я?! Я вовремя понять, ещё не поздно, надо забыть, что было, — плач прерывался тошнотой, и Сиф, огорчённо вздыхая, помогала обессилевшей девушке вытереться, поила водой и укладывала отдохнуть до следующего приступа, который не заставлял себя ждать.
— Я так уронить себя, напиться до… — Сигюн подняла глаза на госпожу Мурасаки, бесстрастно взиравшую с подоконника, — до того, что вижу какой-то драный кошка!
Ошеломлённо глядя, как госпожа Мурасаки удаляется с оскорблённо задранным хвостом, Сиф непослушными губами пробормотала:
— А может быть, и поздно…
43. Бульдоги под ковром
— Сир, я не ожидала, что вы соблазняете женщин по учебникам, писанным для прыщавых юнцов! — веса словам Сиф добавляло то, что она гоняла сюзерена по тренировочной площадке, и клинок только что вжикнул в сантиметре от самого дорогого, что заставило принца взбледнуть.
Позванная как ни в чём не бывало на утреннюю тренировку, Сиф сначала молчала — было настолько противно, что слова с губ не шли; но в бою язык развязался. Локи только успевал уворачиваться — но языком при этом молол с удивительной лёгкостью, пытаясь её увещевать:
— Сиф, душенька, старая добрая классика никогда не бывает лишней! И ведь помогло! — последнее он произнёс с цветущим самодовольством.
От таких увещеваний Сиф только в большую ярость впадала; страдающим голосом простонав:
— Она почти ребёнок! Как можно!!! — ударом выбила сноп искр из меча противника, и, как надеялась, отсушила ему руку, но продолжала атаковать, не давая передышки.
Однако Локи не затыкался:
— Так я на это и рассчитывал! Будь она поопытней, действовал бы иначе!