Потоптался я у порога, потоптался. И хоть стыдно было, но все-таки пересилил себя, сказал чуть громче:
— Дала бы ты и мне пожевать кусочек утки.
И что вы думаете? Помотала Лиса головой да и говорит:
— И что это со мной делается? Неудобно даже. Вот ты что-то говоришь мне, а я не слышу. Ты уж пожалуйста, погромче кричи.
А сама еще быстрее жевать начала. А дух от утки такой сладкий идет, что и не хочешь, а протянешь лапу, попросишь. Попросил я. Потоптался у порога, потоптался, да как заору:
— Дала бы ты, Лиса, и мне пожевать кусочек утки.
А Лиса знай себе мотает головой да на уши жалуется :
— Ну ничего не слышу. Да крикни ты мне погромче.
А уж куда громче кричать, и так на всю рощу ахнул. Я бы, может, и еще раз крикнул, но смотрю, а кричать-то уж и не из-за чего, одна ножка от утки осталась, да и ту обсосала Лиса и в рот положила. Сказал я тогда чуть слышно:
— Так я о здоровье твоем справиться зашел.
— А что? Здорова я, — сказала Лиса и отгребла в сторону косточки утиные. Лапки о живот вытерла, подперла кулаком щеку и говорит:
— Вот теперь и побеседовать можно: уши слышимость обрели. Здравствуй, Енот, проходи, будь гостем.
— И это когда она уже утку съела! Вот она какая, Лиса-то. И я считаю, что за все плутни ее следует прогнать из рощи.
На березе Филин сидел. Он уже с охоты вернулся, сытый сидел. Услышал, что Енот сказал, икнул с перепугу :
— Ого! За пирог с тыквой выгнать Лису хотят, а что же сделали бы со мной, если бы я утащил Мышонка.
И от одной мысли, что с ним могли бы за Мышонка сделать, Филину стало так страшно, что он нырнул поскорее в дупло. А черный Ворон у медведя Михайлы спросил:
— А ты что скажешь, Михайло Иваныч?
А что Михайле сказать? Он с самого начала считал, что пирог ему принадлежит. И теперь считал, что Лиса съела его пирог. Простить этого он ей не мог. Потому и сказал, хмурясь:
— Гнать ее, рыжую.
И все-таки услышанного черному Ворону показалось мало для столь сурового приговора. И тогда вытолкнул к Ворону пес Вертихвост щенка Федотку:
— Расскажи, Федотка, как она у тебя в курятнике порядок наводила.
— Это можно, — мотнул Федотка длинными не по росту ушами и начал говорить.
«Была ночь. Я сидел у крылечка и облизывал губы. Вдруг смотрю, вошла во двор Лиса и направилась к курятнику. Я и спросил тут у нее строгим голосом?
— Ты это куда, рыжая?
Так и присела Лиса:
— Собака! И метнулась было к калитке, а потом смотрит, а это я у крылечка сижу. Завиляла хвостом.
— Ах, это ты, Федотушка. А я иду мимо и думаю: дай погляжу, порядок ли у тебя в курятнике. А то бывают собаки, во дворе у них все как надо, а в курятник войдешь — батюшки мои! А ты вроде не такой.
Сладко мне стало от лисьих слов и я подтвердил:
— Это точно, не такой я.
Очень, знаете, понравилась мне похвала Лисы. Сам дверь в курятник распахнул, сам впустил ее туда.
— Вот теперь вижу, — говорит Лиса, — не ошиблась я в тебе. Хорошо у тебя в курятнике.
И кур начала считать.
— Хочу узнать: чет или нечет. Если чет, то хорошо, а если нечет — плохо. Ну вот видишь — девять кур. Плохо это, ой, как плохо. Непорядок у тебя в курятнике, Федотка.
— А петух?
— Петух не курица, он в счет не идет.
И сдернула с насеста лишнюю курицу.
До самой околицы провожал я Лису и все благодарил ее, что выручила она меня, навела в курятнике порядок.
На другой день опять пожаловала.
— Понимаешь, — говорит, — весь день я тревожилась: вдруг ошиблась я, неправильно твоих кур сосчитала. У меня получился чет, а вдруг на самом деле нечет. Вдруг подвела я тебя и у тебя в курятнике будет непорядок. Пойдем проверим.
И первой вошла в курятник. Сосчитала кур и ахнула:
— Так и есть, ошиблась я — нечет.
— Как нечет? — удивился я. — Восемь же кур А Петух! Но ты же сама говорила, что петух не курица и в счет не идет.
— Это было вчера, в четверг. А сегодня — пятница, а по пятницам петухи считаются.
И сдернула с насеста еще одну курицу.
На следующий день Лиса опять пришла. Приходила и после еще несколько раз и каждый раз пересчитывала в курятнике кур и каждый раз у нее получался нечет. И каждый раз Лиса уносила для порядка из курятника курицу. И вот приходит она однажды, смотрит, а в курятнике на насесте сидит сиротливо один петух.
— Петух без кур, — сказала Лиса, — это уж совсем никуда не годится. Если нет кур, то и петуху на насесте сидеть нечего.