Человек, который хотел украсть Колизей
В некотором царстве, в некотором государстве… Впрочем, что там было, никто не помнит. Зато доподлинно известно, что у нас в Риме жил человек, который задался мыслью украсть Колизей. Почему? Да потому, что он хотел, чтобы весь Колизей принадлежал ему, только ему. Потому что он не намерен был делиться им с другими. «С какой стати?» — решил он и, схватив портфель, отправился к Колизею.
Улучив момент, когда служитель отвернулся, он торопливо набил портфель камнями и отнес его домой. На другой день он проделал то же самое, и с тех лор каждое утро, за исключением воскресенья, он по крайней мере дважды, а удавалось — так и трижды в день навещал развалины великого здания, стараясь каждый раз, чтобы служитель не застал его на месте преступления.
По воскресеньям он отдыхал и пересчитывал украденные камни. А камней скоро набралось столько, что они завалили весь подвал.
Когда подвал был битком набит камнями, он стал сваливать их на чердаке, а когда и там не осталось места, принялся складывать камни под диванами, за шкафами и в корзину из-под грязного белья.
Каждый раз, подходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и замечал про себя:
«На первый взгляд он такой же, как прежде, но если присмотреться, то разница все-таки есть. Вот с этого боку он уже меньше, пусть капельку, а все же меньше!»
И, подумав так, он принимался отколупывать кусочек камня от гигантской ступени или расшатывать осколок кирпича из полуразрушенной арки. Обливаясь потом, он выковыривал обломок камня и совал его в портфель, а мимо, совсем рядом, проходили толпы туристов. Они шли, не помня себя от восторга, они открывали рты от изумления, он же злобствовал в полное свое удовольствие и бормотал себе под нос:
— Ничего, ничего, посмотрим, как вы вылупите глаза, когда в один прекрасный день увидите вместо Колизея пустое место.
Если он подходил к табачному киоску, за стеклами которого всегда были выставлены цветные открытки с видом грандиозного амфитеатра, то его охватывала тайная радость. Ему приходилось вытаскивать платок и притворяться, будто он сморкается, чтобы не заметили, как он трясется от смеха.
«Цветные открытки! — бормотал он про себя. — Хи-хи-хи! Ну что же, скоро вы сможете увидеть его только на этих открытках, ваш возлюбленный Колизей!»
Проходили дни, недели, годы… Украденные камни заполнили весь дом. Они грудились под кроватью, они так завалили кухню, что от нее остался только узенький проходик между умывальником и газовой плитой. Они громоздились в ванне и превратили коридор в тесную траншею. А Колизей по-прежнему стоял на своем месте, и все его арки были в полной сохранности. Он был целехонек, словно разрушали его не человеческие руки, а ниточные лапки какого-нибудь комара.
Долго ли, коротко ли, состарился бедняга вор. И тут его охватило отчаяние.
«Что же это такое, — думал он, — неужели я ошибся в расчетах? Может, было бы лучше украсть купол собора Сан-Пьетро? Впрочем, делать нечего: взялся за дело — доводи его до конца».
Каждый поход к древнему амфитеатру стоил ему теперь больших трудов. Тяжелый портфель с камнями оттягивал руку, а на ладонях не заживали кровяные мозоли. Однажды он почувствовал, что смерть уже стоит у него за плечами, и в последний раз потащился к Колизею. Кое-как добравшись до грандиозных развалин, он из последних сил принялся карабкаться по высоким ступеням, пока, наконец, не добрался до верхней террасы. Заходящее солнце заливало золотом и багрянцем седые камни древних руин, очерченные фиолетовыми тенями, но бедный старик ничего уже не мог видеть. Он еле дышал от усталости, и его старые глаза застилали слезы. Он надеялся, что проведет свои последние часы в одиночестве, но напрасно — не успел он перевести дух, как террасу залила очередная волна туристов. Они бегали взад и вперед и на разных языках выражали свое восхищение.
И вдруг среди этого разноязычного хора старый вор различил серебристый голосок ребенка, который кричал:
— Это мое, мое!..
Как фальшиво и неприятно прозвучало здесь, в вышине, это слово! Теперь старик понял это, и ему захотелось поделиться своим открытием с мальчиком, кричавшим: «Мое!» Ему захотелось растолковать этому мальчику, что нужно говорить не «мое», а «наше», но у него не хватило сил, и он умер.
Колодец на Тихом хуторе