Пятерка с плюсом
— Караул! Спасите! — кричала бедная Пятерка, что есть мочи улепетывая по улице.
— Что с тобой? Что случилось?
— Что! Неужели вы не видите, что за мной гонится Вычитание? Если оно меня догонит, случится такое несчастье!..
— Ну уж, скажешь тоже, несчастье!
Но несчастье все-таки случилось, да еще какое! Вычитание подскочило к бедняжке сзади, сграбастало ее за шиворот и ну полосовать своей острой-преострой шпагой, которую все принимали за обыкновенный минус. Только клочья полетели от бедной Пятерки, и неизвестно, осталась бы от нее хоть одна-единственная единица, если бы, на ее счастье, мимо не проехала длинная-предлинная иностранная машина. Вычитание оглянулось на минутку, чтобы посмотреть, нельзя ли ее немного укоротить, а Пятерка, не будь глупа, — в сторону, юркнула в первое попавшееся парадное и забилась в самый темный угол. Однако она уже не была больше Пятеркой, а стала Четверкой, да вдобавок еще с разбитым носом.
Сидит Четверка ни жива ни мертва — и вдруг голосок такой-то ласковый, такой участливый, будто заговорило само Сострадание:
— Бедняжка! Кто же это тебя так отделал? Ты подралась со своими товарками, да?
О, если бы Четверка сразу разглядела, кто это говорит таким сладким голоском! Она бы, верно, воскликнула, как один мой знакомый: «Караул! Филантропы! Спасайся кто может!» Потому что медовый голосок принадлежал Делению. Да, перед Четверкой стояло Деление собственной персоной.
Бедная Четверка пропищала чуть слышно: «Добрый вечер», — и попробовала было бочком, бочком протиснуться к выходу. Но Деление оказалось проворнее. Оно выхватило свои страшные ножницы и — трах! — разрезало горемыку пополам. Не стало больше Четверки. Вместо нее оказались две Двойки. Одну Деление запихало себе в карман, а другая не растерялась и опрометью — за дверь. Перебежала через улицу и чуть не на ходу вскочила в трамвай.
— Когда-то я была Пятеркой, — плакала она, — а теперь смотрите, что от меня осталось.
Двойка! Все ученики, что ехали в трамвае, вскочили со скамеек и со всех ног кинулись подальше от нее, на переднюю площадку. Потому что никому не хотелось иметь дело с двойкой. Старый кондуктор взглянул поверх очков на это переселение, потом покосился на Двойку и сердито проворчал:
— Ездят тут всякие! Невелика птица, могла и пешочком пробежаться.
— Так я же не виновата! — закричала сквозь слезы бывшая Пятерка.
— Ясное дело! — ехидно возразил кондуктор. — Это, наверно, погода виновата! Знаем мы ваши отговорочки.
Двойка покраснела, как пион, и, сгорая со стыда, на первой же остановке выскочила из трамвая. И тут… Ай! — час от часу не легче! — наступила кому-то на ногу.
— Ой! Простите, простите, пожалуйста, синьор! — залепетала она.
Но синьор не рассердился. Он даже — что бы вы думали? — улыбнулся! От удивления Двойка открыла глаза и стала вглядываться в синьора. Она глядела, глядела, глядела и вдруг узнала. Ба! Да ведь это же Умножение! Доброе старое Умножение. Ни у кого на свете нет, пожалуй, такого доброго сердца, как у старого Умножения. Для него невыносимо видеть кого-либо в горе. И вот не успела Двойка перекинуться с ним двумя словами, как Умножение — раз! — и умножило ее сразу на три! И в тот же миг получилась не просто Пятерка, а Пятерка с плюсом. Потому что все учителя вместо шестерки всегда ставят пятерку с плюсом.
— Ура! — закричала счастливая Пятерка с плюсом. — Теперь-то меня непременно переведут а следующий класс. Как-никак Пятерка с плюсом!
Дома и дворцы
Как-то зашел я в богадельню навестить закадычного своего друга, одного старого каменщика. Не виделись мы… даже не помню уж, сколько лет мы не виделись.
— Ну, все разъезжаешь? — спрашивает он меня.
— Да, только что из Парижа.
— О! Париж! Я тоже там был. Давно, правда. Мы там строили дворец. Ох, и дворец! На самом берегу Сены. Уж кто там теперь живет — не знаю. Ну, а еще где ты был?
— В Америку съездил.
— В Америку. О! Я там бывал. Давненько. Не припомню уж, сколько лет прошло. В Нью-Йорке был, в Буэнос-Айресе, в Сан-Франциско и в Монтевидео тоже был. И всюду дома строили. Большие дома. А на крышах ставили мачты с флагами. А в Австралии ты не бывал?
— Нет еще.
— Э! А я вот бывал. Правда, еще сопливым мальчишкой. Меня в ту пору до кладки и близко не допускали. Подсобником был. Известку носил, мешки тяжеленные. Сколько песка на решето покидал! Мы там виллу строили. Для одного местного синьора. Представительный был синьор, что твой барон. Помню, отозвал меня раз и стал расспрашивать, как спагетти готовят. Я говорю, а он все в свой блокнотик записывает. Да… Ну, а в Берлине ты был?