Сказка 3-я. Я
У меня нет имени.Люди назвали меня как придётся - одним из самых распространённых имён, что подходит и для сияющей сцены, и для коммунальной кухни, самое неприметное неговорящее имя, спасибо им за это. Потому что я не человек, и имени у меня нет. Меня не назвать - нет таких слов ни в одном языке человеческом.Меня не увидеть - через вполне обычное человеческое тело, по случайному недоразумению принадлежащее мне.Меня не услышать - ибо нет слов, чтобы люди могли говорить со мной.Меня можно только почувствовать. И тогда вы либо сойдете с ума, либо влюбитесь на всю жизнь. Либо испугаетесь и убежите.Я - это... ... Зимний мороз, человек, замерзающий в сугробе, его затихающее сердце, кровь в его жилах. Я - это весенняя оттепель и первый лист вербы. Я - солнце, что даёт жизнь. Я - летний июньский вечер. Скошенная трава, чью гибель так сладко вдыхать. Вода из родника, ветер, свободный и необузданный. Море, что любит каждого и каждого готово убить - не со зла. Просто так. А ещё я - вечность. Бездна, полная силы и нечеловеческого одиночества. Была... Был... Было бы я человеком - умерло бы от одного осознания, что такое бывает.Иногда люди видят вечность в моих глазах. И пугаются, сами не понимая, чего. Вечность хорошо меня охраняет. Но если вечность подпустит тебя, ты останешься. На всю жизнь. Ты можешь уехать. Ты можешь забыть моё человеческое, никому не нужное имя. Ты можешь забыть, как выглядит человеческое, по недоразумению мне доставшееся тело. И не мудрено, ведь оно не моё. Оно не я.Но бездну, что окунала в себя с головой, и какое-то дикое, невозможное, отменяющее саму суть смерти, одинокое и свободное, бесконечно израненное и счастливое, ты забыть никогда не сможешь.Оно будет жить в тебе.
Сказка 4-я. Художник
Он рисовал, рисовал, рисовал. Рисовал всегда. Сколько себя помнил, руки у него постоянно были испачканы красками, карандашами, мелками. И даже себе он бы не смог при всем желании объяснить, что же именно он рисует. Он рисовал города, которых никогда не видел. Незнакомых людей, глаза которых лучились какой-то нездешней лёгкой радостью. Чаще всего, когда его растерянно спрашивали :"А кто это?", он лишь разводил руками. А иногда выдавал :"Это Рита, живущая на улице Лунных Кошек. Сейчас ей 23, и она работает посредником между людьми и небесной канцелярией. Как? А очень просто. Приносит на небо письма от родственников. И покойники счастливы, и ангелам развлечение, людские письма тайком почитать, и людям земным утешение : благодаря Рите они знают, что с их бабушками и дедушками всё в порядке, даже более чем. " Каждый раз недоуменно захлопывал рот, понимая, что это не он говорил сейчас. Не он и не своими словами. Но воспрепятствовать кому-то, кто бесцеремонно вторгался в его сознание, закладывая туда странные города, лица, истории, было невозможно. В конце концов он просто смирился с этим. Ведь если ему доверили такое знание, значит всё это где-нибудь есть? Значит, его рисунки нужны для того, чтобы описать чей-то мир? В конце концов, не так уж и важно, что ты рисуешь. Важно, чтобы ты до последнего мазка кисти чувствовал себя бессмертным. Он знал, что живет только этим. Как наркоман, он мучился в ожидании следующей дозы, не в силах довольствоваться своим достаточно жалким земным существованием. Каждый раз, когда последний мазок краски ложился на мольберт, он умирал. Лихорадочные глаза гасли, дыхание успокаивалось, пока не исчезало почти полностью, озаренное жадной страстью лицо приобретало безразличное выражение робота. А сердце, казавшееся - хотя почему казавшееся - бывшее абсолютно здоровым во время работы, начинала грызть тупая боль, съедавшая его изнутри, каждый день приближающая его ко смерти, отвоёвывающая его у холста.И каждый раз проигрывающая.Когда-нибудь она одолеет его. Но не раньше, чем он закончит свой последний холст. Не раньше, чем полностью опишет мир, который растворен в его венах.