Это, конечно, было дерзко с его стороны — спросить дочь императора: «Пойдешь за меня?» Впрочем, имя он носил славное и знал, что сотни принцесс с радостью приняли бы его предложение. Интересно знать, что ответила ему императорская дочка.
Послушаем же, как дело было.
Отец у принца умер, и на его могиле вырос розовый куст невиданной красоты; цвел он только раз в пять лет, и распускалась на нем одна-единственная роза. Но что это была за роза! Она благоухала так сладостно, что, понюхаешь ее — и заботы свои и горе забудешь. Еще был у принца соловей, который пел так чудесно, словно в горлышке у него хранились все самые прекрасные мелодии, какие только есть на свете. И роза и соловей предназначались в дар принцессе; их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней.
Император приказал внести ларцы прямо в большой зал, где принцесса играла с фрейлинами в «гости»,— других занятий у нее не было. Увидав большие ларцы с подарками, принцесса от радости захлопала в ладоши.
— Если бы там оказалась маленькая киска! — воскликнула она.
Но в ларце был розовый куст с прекрасной розой.
— Ах, как мило она сделана! — залепетали фрейлины.
— Больше чем мило, — проговорил император, — прямо-таки великолепно!
Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.
— Фи, папа! — сказала она. — Она не искусственная, а настоящая!
— Фи! — повторили все придворные. — Настоящая!
— Подождите! Посмотрим сначала, что в другом ларце, — провозгласил император.
И вот из ларца вылетел соловей и запел так чудесно, что ни у кого язык не повернулся сказать о нем дурное слово.
— Superbe! Charmant![1] — затараторили фрейлины; все они болтали по-французски одна хуже другой.
— Как эта птичка напоминает мне музыкальную табакерку покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Тот же тембр, та же подача звука!
— Да! — воскликнул император и заплакал, как ребенок.
— Надеюсь, что птица не настоящая? — спросила принцесса.
— Самая настоящая! — ответили ей послы, доставившие подарки.
— Так пусть летит, куда хочет! — заявила принцесса и отказалась принять принца.
Но принц не пал духом, — вымазал себе все лицо черной и коричневой краской, надвинул шапку на глаза и постучался.
— Добрый день, император! — сказал он. — Не найдется ли у вас во дворце какой-нибудь работы для меня?
— Много вас тут ходит да просит! — ответил император. — Впрочем, погоди — вспомнил: мне нужен свинопас. Свиней у нас тьма тьмущая.
И вот принца назначили придворным свинопасом и поместили его в убогой крошечной каморке, рядом со свиными закутами. Весь день он сидел и что-то мастерил, и вот к вечеру смастерил волшебный горшочек. Горшочек был весь увешан бубенчиками, и когда в нем что-нибудь варили, бубенчики вызванивали старинную песенку:
Но вот что было всего занимательней: подержишь руку над паром, который поднимался из горшочка, и сразу узнаешь, кто в городе какое кушанье стряпает. Да, уж горшочек этот был не чета какой-то там розе!
И вот принцесса отправилась на прогулку со своими фрейлинами и вдруг услыхала мелодичный звон бубенчиков. Она сразу остановилась и просияла: ведь сама она умела играть на фортепьяно только одну эту песенку — «Ах, мой милый Аугустин!», да и то лишь одним пальцем.
— Ах, и я тоже это играю! — сказала принцесса. — Вот как! Значит, свинопас у нас образованный! Слушайте, пойдите кто-нибудь и спросите у него, сколько стоит этот инструмент.
Пришлось одной из фрейлин надеть деревянные башмаки и отправиться на задний двор.
— Что возьмешь за горшочек? — спросила она.
— Десять поцелуев принцессы! — ответил свинопас.
— Как можно! — воскликнула фрейлина.
— Дешевле нельзя! — отрезал свинопас.
— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.
— Право, и повторить нельзя! — ответила фрейлина. — Ужас что сказал!
— Так шепни мне на ухо.
И фрейлина шепнула.
— Вот нахал! — рассердилась принцесса и пошла было прочь, но… бубенчики зазвенели так приманчиво:
— Послушай, — сказала принцесса фрейлине. — Пойди спроси, не возьмет ли он десяток поцелуев моих фрейлин?
— Нет, спасибо, — ответил свинопас. — Десять поцелуев принцессы; а иначе горшочек останется у меня.