«Сейчас бы я обрадовалась даже пивному животу», — размышляла она, задумчиво ковыряя песок пальцами ноги. Башмаки ожидали своего часа на чердаке. Ступня наполовину погрузилась в ямку на месте вывалившегося из брусчатки булыжника, и нащупала что-то гладкое и лёгкое, тотчас же вынырнувшее на поверхность, словно маленькая коричневая лодочка. Джинни нагнулась и подняла находку. Это была флейта. Точнее, её половинка — та, в которую дуют. Больше о флейтах она не знала ничего.
Девушка пересеяла пальцами весь окрестный песок, но больше ничего не нашла. Наверно, человек, клеивший объявления, носил инструмент в разобранном виде, и вторая половинка у него. Или выскользнула и потерялась в любом другом месте — попробуй, отыщи!
Всё же Джинни решила её вернуть. Не золотое кольцо, конечно — но вдруг эта флейта дорога своему владельцу?
И, что удивительно: впервые в жизни она не размечталась о том, какие чудеса последуют за счастливым обретением, а со спокойной душой решила найти хозяина, во что бы то ни стало. А поиски, конечно, начать с ратуши. Где ещё ему быть?
Так Джинни, умиротворённая мыслью, что с родным городом она расстанется по-хорошему, отправилась домой и легла соснуть пару часиков перед тем, как наступят сумерки, повсюду зажгутся огни, и самая длинная ночь в году вступит в свои права.
Она так устала за последние дни, что провалилась в сон, едва её кудрявая головка коснулась холщовой подушки, набитой комками старой ваты.
И приснился ей обрыв, высокая стена из белого ракушечника, у подножия которой плещется тёмно-синее море, и она, Джинни, с развевающимися волосами стоящая на самом краю. Она играла на флейте, а та пела дерзко и нежно одновременно — аж сердце заходилось от красоты мелодии, и радостное удивление пронизывало всё тело оттого, что это она извлекает из небытия подобную музыку.
Флейта была целой, а руки — её вечно распухшие, шелушащиеся от воды пальцы — как будто обрели собственную волю, с изящной ловкостью скользя по шёлковистой деревянной поверхности.
Из щемящей мелодия превратилась в весёлую, задорную — и девушка затанцевала высоко над морем, почти в небе, топая ногами по самому краю скалы, осыпая вниз каменную крошку и всё же продолжая, продолжая приплясывать. Она знала, что тем, кто умеет летать, не к лицу бояться высоты — а во сне она летать умела, о, как она умела летать!
— Почему же ты так боишься всего наяву? — осведомились у неё за спиной, и плавным движением Джинни обернулась к невидимому собеседнику. Позади неё стояла девочка лет пяти, худенькая — того и гляди, ветром унесёт — в простом полотняном платьице, некогда бирюзовом, а ныне выцветшем, выбеленном солнцем. У девочки были льняные волосы и ясные голубые глаза.
— Разве я чего-нибудь боюсь? — рассмеялась Джинни, остановившись и опустив флейту.
— Сейчас — ничего, — покачала головой девочка. — А в жизни — всего. Вы, люди, так двойственны… В грёзах находчивы и решительны, а как доходит до дела — хоть плачь.
— Ты кто такая? — нахмурилась Джинни.
— Кто-то зовёт меня музыкой, а кто-то — просто мечтой. На самом же деле я всего лишь ветер — ветер, приносящий вдохновение.
Джинни подумала, что музыка, мечта и ветер — вещи очень разные, но спорить не стала, а вместо этого протянула флейту девочке.
— Твоё?
Та прыснула, расхохоталась, да так заразительно, что и Джинни улыбнулась в ответ.
— Нашла, чем вдохновить! Верни лучше владельцу — он, бедолага, совсем отчаялся! И, Джинни… пора вставать, проспишь состязание!
Она взмахнула рукой, да так, что девушка неосознанно отступила назад, обрыв ушёл из-под ног, уши наполнились яростным свистом, и Джинни проснулась — а чердак сотряс шквал ветра. Она подскочила к пыльному окошечку, выглянула наружу. Свинцовые тучи неслись по темнеющему небу. Надвигалась буря.
О, как она бежала, как мчалась по городу — мимо торговцев, спешно сворачивающих свои тележки и лотки, прячущих товар в промасленную бумагу, а затем в мешки да ящики. Мимо актёров, уныло снимающих декорации с подмостков. Какая там ярмарка, какие танцы! Ураган уже сгибал высокие деревья, украшающие площадь перед ратушей, и вместе с ним пришёл дождь. Каблуки клацали по мостовой. Джинни смирилась с тем, что после такой беготни не досчитается одного, а то и обоих — главное, не поскользнуться и не упасть в лужу!
Вход в ратушу перегораживала мокрая ленточка, изумрудная с золотом, но её так никто и не разрезал. Девушка предъявила охране половинку флейты, и дородный стражник махнул ей — проходи — не успела она, запыхавшаяся, и слова молвить.