-Огня бы развести, да нечем, – подумала она, и наконец заснула.
Сквозь сон слышались ей скрипы ветвей, шорохи, а под конец шершавый, словно нездешний голос:
-Наша, наша будет, не уйдет.
От этого-то голоса Мирела и очнулась.
Видит – стоят перед ней давно умершие бабушка и мать, такие, какими она их при жизни еще помнила.
-Матушка! – крикнула девушка и порывисто обняла мать.
Ей бы насторожиться – пахнет от матери тиной болотной, когти у нее на руках страшные, черные, да за радостью-то и не заметила. Мать-то у Мирелы рано померла, ей годков девять всего и было, а вот же, заслонила радость здравый смысл. А бабку она только по рассказам отца да по вышитому портретику и знала, но поняла, что она это.
И пошли они по лесу втроем – впереди бабка идет, бормочет себе под нос что-то, следом мать, тяжело шлепает, словно не ноги у нее, а лапы лягушачьи, а позади Мирела, счастливая, что матушка не умерла, а также, как и она, в лесу заблудилась.
А лес все гуще. Уже не мох под ногами, а жижа болотная, торчат по бокам тропки кривые коряги, вспыхивают мертвенным светом блуждающие огни, страшно стало девушке:
-Матушка, куда мы идем?
-Домой, – отвечает мать, – домой идем.
Тут-то и вспомнились Миреле рассказы лекаря-колдуна о том, что живут в лесу духи, которые путников на болото манят, облик близких людей принимают. Дернула она руку, но куда там! Не человеческая рука ее держит, а лапа звериная, шерсть жесткая, когти острые.
-Догадалась-таки, паскуда! – прошипело то, что еще пять минут назад девушка принимала за мать.
Вспыхнул блуждающий огонь и рассеялся, осветил страшную свиную харю, увенчанную лосиными рогами. Смотрит Мирела и чувствует, как ноги у нее подгибаются – стоят рядом с ней две туши, мокрые, склизкие, вода с них так и льется, болотная, гнилью пахнущая, хари щерятся, блестят в свете полной белесой луны длинные нижние клыки.
Рванулась Мирела из последних сил и освободила руку.
Бежит она через топь, а за ней, ухая, несутся болотные твари, чвакает под тяжелыми лапищами трясина. И ночь переменилась – ежели сначала спокойно все было, то сейчас болото преобразилось – коряги цепляли подол ее платья, вырывая куски, гадюки шипели и клубками бросались ей под ноги, болотные огни затеяли свой хоровод, сбивая ее с тропки в топь, в самую трясину.
Не помня себе от ужаса, выбежала Мирела с болота и бросилась в лес.
Долго ли она так бежала, никто не знает. Только увидела – блестит сквозь деревья огонек, как будто кто-то костер жжет.
Вид костра, пусть и дальнего, прибавил ей сил. Где огонь – там и люди. Уж какие люди – неведомо, но любые лучше, нежели твари, коих она на болоте оставила.
Выбежала девушка на полянку, расступились перед ней ели.
Смотрит – огонь горит, только не красный, какой от хвороста или бревен бывает, а яркий, желтый, словно само солнышко сошло с небес, аж глазам больно смотреть. А у огня того стоит парень. Красивый, росту высокого, смотрит не то чтобы ласково, но беззлобно.
-Ты кто такая? – спрашивает.
Ну, рассказала ему девушка, как отбилась от своих, как на болоте чуть не утонула, как манили ее неведомые духи обликом умерших родных.
Нахмурился парень:
-Озорничают, значит… Ладно, красавица, садись, раз сама добежала до меня, ночь коротать вместе станем. Только, чур, не пугаться.
Лестно было Миреле слышать про красавицу. Она и сама знала, что в селении не один парень видит ее во сне, но от такого статного парня услышать – совсем особенное дело.
Подошла она ближе и вздрогнула – не костер это горит, а растет посреди поляны огромный яркий цветок, идет от него сияние, будто от огня.
-Ну, уговор не бояться, – с иронией сказал ей незнакомец, – свет-трава еще никому вреда не причинила.
И снова вспомнила девушка старика-колдуна, как рассказывал он, что растет в лесу свет-трава. Кто найдет, светом ее согреется, как живым огнем. И еще рассказывал, как в свете ее любая дорога прямой делается, куда надо в два счета выводит.
-Не подаришь ли цветочек? А то не выйти мне к селению, – Мирела набралась храбрости и голос ее зазвучал звонко, словно не у костра она с незнакомым мужчиной, а на околице с соседскими парнями зубоскалит.
-Отчего же, подарю, только позже, – серьезно ответил ей парень, – свет-трава дорогу-то показывает, а вот от нечисти тебя не защитит, коли снова озоровать начнет.
Почему-то Миреле стало очень легко. Ну и что, что незнакомый? Разве может у злого человека быть такое открытое лицо? Такие глаза со смешинками, лучистые, как будто заблудились в них блики летнего ясного дня? Такой голос, бархатный?
Мирела одернула себя от этих мыслей, присела к огню.
За беседой ночь пролетела незаметно. Незнакомец, представившийся Эмериком, оказался веселым и острым на язык, так что она и не заметила, как небо окрасилось в серый.
-Мне пора, – сказал новый знакомый, – свет-траву сорви. до дома доведет, только своим не показывай. Народ разный бывает, в глупые сказки верит, как бы не вышло чего.
-А ты? – помимо воли вырвалось у девушки, – я тебя еще увижу?
-А это уже как сама пожелаешь. Захочешь видеть – с сумерками, когда солнце горизонта коснется, зайди в лес да попроси свет-траву дорогу указать к своему корню. На эту полянку и придешь, вмиг доведет, будто полянка эта сразу у тебя за домом находится. Только вот не захочется тебе возвращаться.
Ей почудилось, или она уловила грусть в голосе нового знакомого?
-Почему же?
-Сорви цветок.
Мирела лишь слегка дернула за тонкий стебель, а цветок уже был у нее в руках, невесомый и теплый. На его месте, там, где прятался в траве корень, тут же вытянулся новый стебелек с набухшим бутоном.
-К ночи зацветет, – сам себе сказал Эмерик и еще раз посмотрел на девушку, усмехнулся – смотри! Вот я какой!
Мирела ахнула и призвала себе на помощь все свое мужество, чтобы не убежать – там, где у всех людей начинаются ноги ноги, тянулось из земли змеиное тело, невидимое ею раньше из-за яркого сияния свет-травы; переливаясь яркими янтарными чешуйками, длинный змеиный хвост вылез на поверхность, .
-Так вот почему ты всю ночь стоял в одной позе… – запоздало догадалась она.
Парень грустно улыбнулся:
-Я – Эмерик, царь этих лесов. Наполовину человек, наполовину змей. Вряд ли придешь ты ко мне еще, не по нраву людям то, что я не такой, как они.
-Приду, – не минуты не сомневаясь, ответила девушка, – приду обязательно. У иных тело человеческое, а сердце змеиное, а у тебя вместо ног хвост чешуйчатый, зато душа добрая.
"И к тому же ты очень красивый, и этой красоты не испортить никакому хвосту", – закончила она мысль, но вслух высказывать ее не стала.
Легко и свободно, буквально за несколько шагов, добралась Мирела домой. На все вопросы отвечала коротко – заблудилась, в лесу пришлось ночевать, ну а то, что платье порвала – не удивительно, по корягам да оврагам лазать.
Только стали с той поры замечать – что ни сумерки, Мирела в лес идет. И вроде у самого краю ходит, на виду, а пойдешь за ней – не догонишь. Зайдет за дерево, только была – и уже нет ее.
Словно на крыльях улетела.
Свет-траву Мирела никому не показывала, как Эмерик учил. И с той самой встречи разделились для нее дни и вечера.
Днем она по-прежнему отцу помогала, дом вела, за хозяйством смотрела, а как наступал вечер, не ходила больше с подругами рукодельничать да песни петь, а шла прямиком к лесу, к Эмерику. Предлоги для того, чтобы в лес пойти, завсегда находились – то за грибами, то травки какой сорвать, то хворост кончился…
Показывал Эмерик ей лес, в самые заповедные места водил, из таких, где не ступала охотничья нога, и олени, не ведая того, что человека надобно бояться, ластились к девушке и позволяли себя гладить.