Выбрать главу

  Марис, ее Марис должен был придти уже давно, но не слышно,чтобы кто-то пробирался через поросль, не хрустят под ногами ветви, ни звука со стороны леса.

  Он беден, но красив и ласков, а лютня его поет так, что богачи города платят золотой монетой и спорят, у кого он проведет следующий вечер. Конечно, им придется уйти из города, но она умеет петь, а его слава бежит по всем окрестным городам.

  Зара поежилась от ночной прохлады, закуталась в шаль. Где-то в глубине леса прошуршало какое-то мелкое животное, затихло.

  Страшно ночью в лесу, кажется, будто кто-то смотрит на тебя из-за сплетения веток, чувствуешь немигающий взгляд, но Зара знает, что это духи леса и что они никому не причинят вреда, просто смотрят, чтобы человек не забывал о том, что лес – живой, не губил молодых и здоровых деревьев, не кормил огонь их телами.

  Вдруг что-то треснуло, и из тьмы выступил человек.

  -Марис! – девушка подбежала к нему и обвила шею руками, – я уже волновалась.

  -Ничего, – он поцеловал ее в щеку и взял за руку, – пошли. Нас уже заждались.

  -Кто? – девушка отпрянула, испугалась.

  -Да не бойся, я нанял людей, чтобы проводили нас до столицы, дороги ныне не безопасны, – он отвел взгляд, посмотрел на огонь, – туши его.

  Вдвоем они быстро затоптали костер и двинулись по тонкой тропке к окраине леса. Зара шла, стараясь вовремя переступать через корни деревьев и боясь споткнуться в непроницаемой мгле.

  На поляне стояли люди. Конники с повозкой, и на минутку девушке стало не по себе, вдруг кто знакомый, вдруг кто скажет отцу?

  -Марис, ты уверен в эти людях?– она на секунду остановилась, понимая, что глупо пытаться увидеть лица в свете факелов, робко разгонявших лесной мрак.

  -Конечно, – он еще крепче сжал ее руку и подвел ближе.

  В ту же минуту девушка вскрикнула, узнав ближайшего к ней всадника. Приказчик отца. А вот и он сам, на любимом своем коне, отдает распоряжения у телеги.

  -Что ты наделал! – она попробовала вырвать руку и убежать, но юноша крепко держал ее, – что ты наделал!

  -Тихо, дорогая, это всего лишь твой отец, а ты кричишь так, как будто я отдаю тебя невесть кому, – Марис ухмыльнулся, – и этот отец неплохо заплатил мне, чтобы я отказался от тебя и от этого идиотского плана.

  Отец подъехал ближе, заметив их.

  -Зара, полезай в фургон, – голос его отдавал металлом, – а это тебе, ты хорошо сделал свою работу.

  С этими словами он бросил к ногам Мариса туго набитый кошелек.

  -Нет… Нет! Нет! – девушка наконец вырвала руку и побежала обратно, в лес, в спасительную темноту, где нет ни отца, ни предавшего ее любимого.

  -Что стоишь? За ней!

  Зара бежала что было сил, но далеко ли уйдешь в темном лесу? Через несколько минут она почувствовала, что преследовали рядом, и руки Мариса крепко схватили ее, пальцы железной хваткой впились в плечи.

– Проклят! Будь ты проклят! – шептала она, пока он волочил ее обратно, и деревья хлестали ветками по ее лицу – будь ты проклят! Пусть не примут тебя ни небо, ни земля, пусть никогда твоя душа не знает покоя.

  -Заткнись! – Марис ударил ее, – неужели ты думала, что я променяю богатство и свою славу на тебя и шепотки в спину, что я краду у отцов молоденьких девиц? Дура!

– Будь ты проклят…

    Через несколько дней отец принудил Зару выйти замуж за купца, но наутро после свадьбы в его дом постучала беда – девушка повесилась на собственной фате, покуда гости пировали до полуночи, так что купец, войдя в спальню, нашел только ее труп.

    А спустя какое-то время пропал Марис, не слышно больше его лютни, и песни его вскорости забылись.

***

    На дорогах всегда есть ветер.

  Он срывает и уносит прочь гордость, жажду золота и славы, пробегает морозом по коже, заставляя вспомнить, что главное – это чтобы тебя кто-нибудь ждал в конце дороги, иначе она становится бесконечной.

  Твоя дорога давно стала бесконечной, сотни лет бродишь ты по миру, уставший и неприкаянный; люди не видят твоей истинной сути, не видят, что ветер дороги выбелил до кости твое лицо и выстудил морозом глаза, оставив тебе лишь холодные мертвые дыры. Для них ты лишь неприметный серый господин, появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда, и никто не ждет тебя.

  Ты забыл свое имя и забыл о том, как играть на лютне, ты не помнишь своих песен и дорог, по которым ходил твой конь, уставшее животное, что мечтает о покое ничуть не меньше тебя. И лишь порой ветер, этот древний и вечный шутник, играясь с пылью около копыт коня будто бы доносит откуда-то издалека, словно из другой жизни, той, где ты умел смеяться и радоваться: "Проклят… Будь ты проклят!"

История шестая, о шамане и границе миров

Жил у нас в Городе парень один.

  Ну то есть не то чтобы в Городе, все больше по окрестным лесам бродил, в Город только за снедью наведывался. Нелюдимый был человек, даже имени его никто не помнил, все Филином отчего-то кликали, а ему, кажется, все равно было, отзывался.

  Откуда он пришел, тоже никто не знал. Просто однажды появился в базарный день на площади, да с тех пор так и повелось – пару раз в месяц обязательно придет. Продуктов там купить, аль одежду какую.

  Случалось, матери им непослушных детей пугали, уж больно странно выглядел – волосы до пояса, в тугой хвост перевязаны, одежда из шкур разноцветных пошита, ожерелья-бусинки, обереги, из костей точеные, на шее висят, позвякивают, глаза черные, бархатные, а не старые, смотрят весело; одно слово – шаман. Но он не злой был. Матерям, конечно, иногда и подыгрывал – плачет какое-нибудь дите, ногами топает, а тут Филин мимо по своим делам идет, поглядит сурово – и ребенок замолкает, а мать пальчком грозится – не будешь, мол, слушаться, Филину в помощники отдам, в лесу потом капризничать будешь.

  Домишко его в лесу стоял. И при всей его нелюдимости, дорожку туда каждый ведал – как случится хворь какая, сразу к Филину идут, рассказывают. А Филин слушает, внимательно, не перебивая, или спросит что-нибудь, если непонятно ему, что с человеком стало, да и вынесет травки какой аль настойки – глядишь, поднялся человек, снова по Городу ходит, людей радует.

  Иногда, конечно, находились любопытные. Сидит, бывало, Филин после базару в чайной, жилетку свою меховую сняв, из огромной кружки чай в блюдце наливает да пьет, а к нему наши, городские, подсаживаются, о делах интересуются, разговоры заводят. Все больше молодежь – он ведь и тридцати десятков не разменял, Филин-то.

  Ну а он что? Отвечает, что-то себе под нос односложно буркает – ни понять, ни разобрать. Они и отстанут.

  Стариков, правда, тоже не привечал. Да они и сами не лезли – не хочет человек разговаривать – его дело.

  Один раз дочка хозяйки чайной, Мария, увидела Филина – и пропала. С той поры полюбила она за стойкой стоять, все ждала, когда Филин в Городе появится, да чай придет под вечер пить.

  А Филин ее и не замечает. Знай себе чай в блюдце наливает, да пьет, а после в лес уходит.

  Уж она и так, и этак, и разговоры заводить пробовала, ничего не помогает. Вроде и на нее глядит шаман, а вроде как и сквозь нее.

  Однажды вечером сидела Мария в гостиной да думала, когда это Филин снова в Городе появится. И невеселые у нее мысли были – по всему выходило, что только-только он приходил, с неделю назад, а значит, еще две недели точно не покажется. Грустно стало девушке, и уже собралась она уходить к себе в комнату, как в гостиную зашел Петр, ее брат, молодой человек лет двадцати.