– О чем я и толковал.
– А я слышал, что Тунгусский метеорит состоит из антивещества.
– Это уже пройденный этап.
– Газ взорвался, нефть пошла. Метеорит тут ни при чем.
– Это ма-аленькая-ма-аленькая комета!
– Ой, я газовую плиту потушил, когда меня забирали?!
– Мура это все. Тунгусского метеорита никогда в жизни не существовало.
– Как вы сказали?
– Как сказал, так и сказал. Не было его.
– Оригинально! А очевидцы?
– Друзья мои...
– Не было очевидцев.
– Ор-ригинально! А поваленные деревья в тайге?
– Не было деревьев. Я не видел.
– Ор-ригинальная гипотеза!.. А фотографии, а научные экспедиции?
– Всего этого не было. НЕ БЫ-ЛО.
– А экспедиция Кулика!?
– Кулик ходил по болоту.
– А Аристарх Кузанский?!
– Ой, не могу!
– Ор-ригинально... Вы ищите Тунгусский метеорит, чтобы доказать, что его не было...
– Я его не ищу. Что вы заладили – ор-ригинально, ор-ригинально...
– А что вы все – небылонебылонебылонебылонебылонебылонебылонебыло...
– Друзья мои, перестаньте ссориться! – в который раз призвал Федор Федорович.
И так до самого ужина.
Наконец все было при нем: справка о выходе в космическое пространство, двубортный костюм, чемодан и сломанный вечный двигатель. Федор Федорович раздал своим членистоногим друзьям окаменевшие пирожки с повидлом и пожелал им счастливого пути и мягкой посадки в Крабовидной туманности.
Он спешил домой, но вернулся слишком уж поздним вечером, когда у Дома на набережной еще не рассеялись запах духов «Черная магия» и дымок от черного «форда». Федор Федорович насторожился, но не поверил запахам. Во тьме наощупь поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру... Потом постучал, но стука не услышал. Зажег спичку. Дверь почему-то превратилась в черный дермантиновый пуфик, оббитый серебристыми гвоздиками, – при желании эту дверь можно было бы сравнить со звездной панорамой в планетарии. Но Федор Федорович испугался. Он пнул эту странную дверь ногой, хотел открыть ключом – но замок тоже сменили.
Все изменилось, хотя номер квартиры остался прежним.
Федор Федорович разогнался, вышиб плечом звездную дверь и ворвался в квартиру.
Это была и его и не его квартира. Он не мог сообразить, что здесь изменилось... Шлепанцы в прихожей были его, и огнетушитель – тоже; но все остальное изменилось. В комнате на крюке висела граненая, как стакан, люстра... Стол стоял, полированный... Вместо книжных стеллажей какие-то полированные и стеклянные то ли шкафы, то ли буфеты, в которых многократно отражался Федор Федорович. Скользкий пол какой-то...
Вошел на кухню – там черт знает что. Вся в белом кафеле, как мужской туалет в психдиспансере. Опять кто-то газовую плиту притащил...
Заглянул в совместный санузел – знакомый рыжий таракан бежал по голубому унитазу.
Федор Федорович на коньках подъехал к окну и выглянул. На улице тоже что-то не так... Луна, думая, что ее не видят, нюхала духи «Черная магия»... Вечный мусорник куда-то исчез...
Все, все изменилось!
«Книги!» – вспомнил Федор Федорович.
Книги он обнаружил в югославском буфете – целую полку блистающих макулатурных книг, которые Мама с Людмилой Петровной рекомендовали ему читать взамен сожженных. Федор Федорович с жадностью стал разглядывать корешки... Тут были «Анжелика», «Проклятые короли» и прочие пирожки с повидлом.
Федор Федорович беспомощно заскользил по паркету.
Ага, вот, кроме шлепанцев, еще что-то знакомое... Все-таки это его квартира!
Он схватил лежащую на софе «Аэлиту».
«Дорогому папочке, – прочитал он, – от любящей доченьки. Вышла замуж за Сына Неба. Не обижайся. Ждем тебя в Сан-Франциско. Кеша пришлет вызов. Твоя Аэлита».
Федор Федорович постоял, подумал и пробормотал:
– А я остаюся с тобою... Не нужен мне берег турецкий...
Кажется, он по-настоящему начал сходить с ума. Всю ночь он ходил по паркету и пел эту старинную песенку: «А я остаюся с тобою, родная навек сторона...» Иногда замолкал, останавливался, открывал наудачу «Аэлиту» и вслух прочитывал несколько фраз.
«Вот отчего текли слезы по морщинистым щекам Лося, – читал Федор Федорович. – Птица пела о той, что осталась за звездами, и о седом морщинистом, старом мечтателе, облетевшем небеса».
От этого чтения, пения и топота проснулось районное начальство. Свет оно не включало и заходить в квартиру боялось. Так всю ночь и слушало: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна».