Поздравляю с Днем Рождения! Здоровья Вам и долгих лет! Подумать только, мы уже в девяносто четвертом году... Что-то такое со временем случилось, последние лет десять очень уж стремительно пробежали. И с пространством тоже что-то произошло — мы стали жить в разных государствах, хотя никуда не уезжали.
<...>
Вот, отправляю две небольшие повестушки (или фантастические эссе) в духе альтернативной истории. Хоть я далеко не пацан уже, но как-то по привычке посылаю Вам на прочтение и оценку. Да и издавать их толком негде, все равно будут лежать несколько лет без движения, пока не проскочат где-нибудь. Удивительно, раньше на пути моих изданий стояли советская власть и мое собственное неумение пробивать себя, а теперь вмешались стихийные бедствия — пожар, «Северо-Запад» сгорел, и моя тамошняя книга затормозилась (я уверен, что полностью накрылась). Зато должна появиться книга в Одессе, на которую я уже и не надеялся.
<...>
А эссе про Чехова от имени Моэма, кажется, получилось. Во всяком случае, писалось не мучительно больно и с удовольствием. В этом году в июле 90 лет со дня смерти Чехова — куда бы пристроить эту «статью»? Может быть, «Звезда» заинтересуется? А насчет Шлимана — не знаю; в нем, кажется, хулиганства больше чем надо. <...>
<...> Вообще, постарел. Первый признак: начал раздражаться на молодежь. Но, правда, и Хлестаковы попадаются — с легкостью в мыслях необыкновенной. Пристал один — дай ему рекомендацию в СП.— У тебя же книги нет? — Нет.— А что есть? — Пять газетных публикаций и рассказ в 2 стр. в киевском журнальчике.— Зачем же пускаться в пустую авантюру? — Скоро выйдет книга, я заранее собираю рекомендации.
Не дал. Обиделся (он).
Второй: вызвался быть моим литературным агентом. Ну давай, договаривайся. Договорился. В мае хапанул чуть не половину моего аванса и исчез на пять месяцев (не одолжил, не украл — хапанул). Не звонит, в Киеве его нет... Тут не знаешь толком как семью кормить, а он на твой аванс где-то гуляет... В сентябре в Питере я его встретил, сорвался, устроил ему скандал — он глаза таращил, не понимал: что случилось? что это с тихим Штерном произошло? Потом, в Киеве, деньги отдал, но чистосердечно не понимал — что произошло?
Третий: лет двадцать пять. Я в два раза старше. Звонит по телефону: «Штернилло, привет!» У меня челюсть отвалилась, что-то он спрашивал, что-то я мрачно отвечал, думал, что он поймет интонацию... Опять звонит: «Штернюга, привет!» Опять я растерялся, достойно не ответил. Опять звонок: «Штерняка, привет!» Тут я его на три правильные буквы алфавита... И он сразу все понял: теперь я «Борис Гедальевич».
Четвертый: графоман. Замучил: читай его романы.
<...>
Свой роман — это «Эфиоп» — я должен закончить и сдать Ютанову 31 декабря. Стараюсь. Если не успею, попрошу еще пару месяцев. Трудно: я ведь писал всегда рассказы или небольшие повести, а тут громадный роман. Когда напишу, очень попрошу Вас прочитать его. <...>
Дорогой Борис Натанович!
Поздравляю с Ше-сти-де-ся-ти-пя-ти-ле-ти-ем! Даже трудно выговорить. Когда мы с Вами познакомились, Вам было 38 лет и Вы писали тогда «Пикник на обочине», а я был совсем пацаном. Вообще, это был для меня один из редчайших счастливых дней, что называется «на всю жизнь запомнил». И о чем мы тогда говорили — тоже помню. И с того дня живу с открытыми глазами и знаю, что делаю (удачно ли, неудачно делаю — другой вопрос). И все письма Ваши храню. И хвастаюсь иногда — вот, мол, знаком с Борисом Стругацким. Более того: Шеф! (Мне уже 50, а Вы для меня все равно Шеф.)
Здоровья Вам и многих хороших дней и годов в следующем тысячелетии!
Написал тут роман «Вперед, конюшня!» — Коля Ютанов авансировал. Молодец, Коля! Через месяц переправлю ему дискету. Никогда так быстро не писал — за год 15 листов. Роман, вроде, не скучный, но с ним надо бы еще сидеть, а времени нет, надо сдавать. Это плохо, на срок работать. Спешка, торопыжность... Но не при Советской власти живем, земля ей пухом! Наверно, и «Эфиоп» мой торопыжный. Жаль.
Обнимаю Вас!
Всегда Ваш Штерн
Борис ШТЕРН
НАДО ИЗБАВЛЯТЬСЯ ОТ СТАРЫХ МИФОВ,
НО ПРИ ЭТОМ СОЗДАВАТЬ НОВЫЕ
Борис Штерн — писатель парадоксальный. Хотя бы потому, что не считает себя фантастом, несмотря на то, что в 1997 году на «Интерпрессконе» за повесть «Да здравствует Нинель!» получил «Бронзовую улитку» из рук самого Б. Стругацкого. Премию тоже парадоксальную, поскольку не приносит ни денег, ни громкой славы. Зато она —своеобразный знак качества, свидетельство высокой репутации в профессиональных кругах (ни одно произведение так называемого массового спроса и близко не подошло к первым местам в списке номинантов).