Беседуя с актерами, следователь с изумлением обнаружил, что благодетеля своего, купца Толкушина, они и в грош не ставят. То есть ценят, конечно, его деньги. Кланяются и благодарят, но за глаза презирают его сущность торгаша и провинциала, он среди них – белая ворона, слон в посудной лавке. Деньги, разумеется, пусть жертвует. Во имя искусства их милостиво примут, но его самого не примут в свой изысканный круг, а если напористый меценат все же пожелает быть частью их богемной жизни, его пустят, но с легкой гримасой презрения на устах, смешком в спину, остроумным и злым словом за глаза. Выпьют его французское вино. Съедят икру и балыки. Полакомятся устрицами, да и скажут что-нибудь нелестное о хозяине или его жене. И все ради искусства – приходится терпеть общество и подачки этих богатых пейзанов, этих грубых мужланов, которые возомнили себя королями жизни и полагают, что за деньги можно купить все! Э нет, голубчик! Как бы ты ни был богат, а рыло-то твое все равно останется свиное, пусть оно хоть и позолоченное!
Сердюков даже мысленно пожалел Толкушина, его почти детскую наивность, которую он проявлял по отношению к своим друзьям от искусства. Его роман с примой Кобцевой артистические собратья обгрызли своими острыми зубками как могли. Дело в том, что Изабелла не так давно появилась в театре. Своим появлением она обязана исключительно самому Рандлевскому, который узрел девицу в какой-то захудалой антрепризе. Театр застыл в изумлении: изысканный вкус режиссера в данном случае почему-то подвел его. Барышня имела мало сценического таланта, но проявила множество иных. От нее исходил особый дар кружить головы мужчинам, и Толкушин стал ее главной добычей.
Хотя некоторые знатоки актерского ремесла с жаром уверяли Сердюкова, что типаж Беллы – так звали артистку в театре – идеально подходил к новым пьесам Нелидова, которые стали в последнее время очень популярны. Рандлевский просто помешался на этих пьесах, впрочем он тонко чувствует желания и настроения публики, а публика валом валила в «Белую ротонду» на страшноватые сказки для взрослых, которые напоминали «готические» европейские сказки в переложении для русского человека.
С самим литератором встретиться не удалось – он почти неуловим: то живет в Германии, то в своем глухом поместье, нелюдим и замкнут. Вдовец. Появляется редко, только когда привезет новую пьесу, да и ту полностью отдает на растерзание Рандлевскому, который, впрочем, всегда во-площает его фантазии блестяще.
Константин Митрофанович, верный своим профессиональным принципам, посетил несколько постановок в «Белой ротонде», одной из которых как раз и была пьеса господина сочинителя Феликса Нелидова. Вместо покойной Кобцевой главную роль исполняла другая актриса. Следователь услышал, как сидящие в соседней ложе зрители, видимо почитатели покойной примы, удрученно вздыхали, что роль померкла, нету мистического настроения, ощущения тайны, ужаса, не то, совсем не то. Однако же именно смерть несчастной и привела их снова на этот спектакль, чтобы сравнить, посмаковать. Жутковатая пьеса в свете произошедшей трагедии приобрела особый оттенок. В зале точно запахло кровью, и большая часть публики пришла именно на этот запах.
Пьеса показалась следователю скучной, надуманной и нарочито жуткой. Ему, человеку, постоянно встречающему смерть и человеческие пороки, не надобно придуманных страшилищ. Жизнь подчас – самый ужасный автор. Тем не менее вечером, в своей холостяцкой квартире, он поймал себя на том, что мысленно возвращается на сцену. И потом еще несколько дней образы пьесы не покидали его сознания.
Сердюков так долго и дотошно копался в жизни театра, что уже стал там своим человеком. Швейцар его встречал с поклоном:
– День добрый, ваше высокоблагородие! Пожалуйте, господин Рандлевский уже с полчаса как приехали, вас дожидаются, приказано проводить!
Однако ни долгие разговоры с режиссером и актерами, ни изучение обстоятельств жизни и смерти актрисы не приблизили полицейского к разгадке. И тут произошло то, на что он всегда надеялся в подобных случаях. На особое стечение обстоятельств, так сказать «полицейское провидение». В один прекрасный день, воистину прекрасный, является к следователю странная баба, трясет старой газетой с дурацкой заметкой о нем самом и начинает нести околесицу о Синей Бороде. Сердюков уже приготовился выпроводить ее вон, как вдруг услышал знакомые имена. Вот она, зацепочка! Посмотрим, посмотрим, нельзя ли вытянуть что-нибудь существенное из бабьей белиберды?
И вот он уже в захолустном Эн-ске. Маленький убогий городишко, разбитые мостовые, грязь по колено, скука и тоска читаются на лицах не только людей, но даже лошадей и дворовых собак, которые не то лают, не то зевают. Вот небольшой аккуратный домик, здесь проживает барышня Алтухова, от нее может потянуться много разных ниточек для расследования.
– Значит, сударыня, ваша дружба с госпожой Толкушиной достаточно старинная, и вы, можно сказать, превратились в друга дома, как я полагаю.
– Да, можно сказать и так, – согласилась Алтухова. – Разумеется, на дружбу хозяина дома я никогда не рассчитывала. Его старая мать умерла несколько лет назад. Сын Гриша вырос и стал вполне взрослым человеком. Я и ему помогала справиться с ученьем.
– Вы каждый год гостили в доме Толкушиных?
– Да, иногда я проводила с ними целое лето, а не только Рождество. Благодаря доброте и щедрости Ангелины Петровны моя жизнь стала иной, ярче, богаче – новые впечатления, знакомства. Я увидела совсем иную жизнь, иных людей. Знаете, когда вы живете всегда в большом городе, а тем более в столице, трудно себе представить, каково прожить всю жизнь вот в таком захолустье, как наш Эн-ск. Тяжело, немыслимо тяжело жить в этом замкнутом душном пространстве, особенно когда ты чувствуешь, что ты создан для иного мира, просторного, с массой света и свежего воздуха. А тут, взаперти, в этих комнатах, за этими занавесочками…