Меня вдруг стало клонить в сон. Прямо здесь, в кухне. Я хотела встать, но конечности подло подогнулись, и я упала на пол. Заснула я еще до того, как мое усталое тело коснулось прохладной синей напольной плитки.
Потом начались видения. Все они были пропитаны удивительно гадким запахом. Как-то не могла разобрать, что же на самом деле напоминает этот запах? Вроде бы что-то техническое, но нет, скорее…
В видениях было много мужчин. Все они смешивались в одно смуглое тело с одуряющей родинкой на талии, слева от пупка, а потом распадались на разные. Смысл этого был в том, что, видя одно тело, я видела совершенство, идеальный образ мужчины, который был мне нужен, как хлеб, и были все остальные, бессмысленные люди, вносящие в мою жизнь лишь разрушение. Ощущались поцелуи разных губ и прикосновения разных рук, гул голосов нарастал, мужчины уже не ласкали меня, а постепенно начинали душить, наваливаясь копошащейся массой и перекрывая доступ воздуха. Я стала задыхаться, меня начало мутить, потом тошнить. Вскоре желудок уже извергнул чашку кофе, выпитого несколько тысячелетий назад. Но этого было мало, и желудок все сокращался, выплескивая в рот кислоту и желчь.
Потом, слава богу, стало темно и все прекратилось.
Очнулась я в больнице. Стоял майский день, и солнышко радовало всех людей в Гродине, кроме меня. Мерзкий вкус во рту, отвратительные тошнотворные ощущения во всем теле, иголка в левой вене — вот что я почувствовала, очнувшись.
У кровати сидел Тимур.
— Выжила? — спросил он обычным тоном, которым он разговаривал со мной последнее время, если не было вокруг посторонних.
— Могла и не выжить? — Я еле разлепила сухие губы. — Ты надеялся овдоветь?
— Глупая шутка.
Он выглядел так, будто только что пришел из своей студии. К щеке прилипло чуть-чуть белой краски, и под клетчатой рубашкой виднелась измазанная той же краской майка. В студии мужа был душ и было полно одежды, но он часто забывал смывать следы своей трудовой деятельности и надевать чистые вещи. Наверное, ночевал на диване, возле своих холстов. Конечно, не выспался и выглядит довольно мрачно. А может, уже поговорил с Виталием? Причин хмуриться у Тимура было предостаточно, но я все же решила, что главная в том, что я осталась жива. Я его довела до ручки, он спит и видит свою прекрасную новую жизнь без унизительных для нас обоих выкрутасов своей половины. И вообще без нее.
Мне было нехорошо физически, но, когда я додумала свою мысль до конца, мне стало нехорошо и морально. Господи, как же паршиво жить!
— А что со мной было?
— Ты не помнишь? — удивился Тимур.
— Нет… Точно, не помню. Только спать вдруг захотела, и потом тошнило, и запах неприятный…
— Ты газом отравилась. Выпила меланиум и открыла газ. Мне соседи позвонили, Наташка с Колькой. Сказали, что пахнет газом сильно на лестнице, и спросили, что делать? У них же есть ключ от нашей квартиры. Я разрешил открыть и сам приехал. А тебя «Скорая» увезла. Тебе повезло, что тебя стошнило — лекарство не успело попасть в кровь в достаточном для летального исхода количестве, — кажется, это была цитата. — Они считают, что ты хотела…
— Умереть? — Он кивнул, опустив взгляд. — Нет! Я не собиралась умирать! Зачем мне отказываться от такой чудесной жизни? У меня море поклонников, муж — талантливый художник, живу на денежки отца и работаю только для удовольствия! Кстати, а как же папа? Он же был дома!
— Нет, его не было. У него встреча с Ижевским. Приезжала милиция, они тоже решили, что это попытка самоубийства. Все допытывались, не ссорились ли мы последнее время…
— Ой, ладно, хватит уже! Не пила я никакой меланиум! — Мне надоела эта болтовня. — Кстати, о скандалах, ты знаешь, с кем я была вчера?
Тимур встал.
— Не знаю и знать не хочу! — он уже повернулся, чтобы уйти, но тут я сказала интимным тоном светской львицы:
— Виталия Кирина помнишь?
Муж поднял недоуменно брови:
— Он в Америке!
— Я съездила в Америку.
— Он приехал? И ты уже успела?.. — Тимур побледнел от гнева. — Чертова шлюшка!
Я кивнула, довольная произведенным эффектом. Да, так его еще ничто не шокировало! Он просто перекосился весь, представляя себе, что думает о нем теперь Кирин.
— Ах ты, гадина! — выплюнул он в мою сторону и продолжил, сверкая узкими глазами: — Что же ты за гадина такая? Есть хоть что-то, что может остановить тебя?