Танцующей походкой Темиона, чей черёд участия в параде рабынь наконец настал, двинулась от меня, проходя среди сидящих на голой земле мужчин, среди настоящих рабовладельцев, гореан, ларлов среди мужчин, непокалеченных пропагандой, несломленных, оставшихся такими же дикими, как звери, категорических, бескомпромиссных хозяев женщин. И она, во всей её женственности, непередаваемо желанная и уязвимая, нежная и красивая, принадлежавшая им так же, как и остальные женщины, шла мимо тех, кто мог бы иметь её и таких как она у своих ног!
— Айи-и-и! — воскликнул один из наёмников, дёргаясь в её сторону.
Однако Темиона уже испуганно отскочила от него, но сделав это так, что, ни у кого не возникло сомнений относительно цельности её натуры и того, что окажись она в его объятиях, или в руках любого другого из присутствующих, и она сможет доставить им удовольствие, которого не выразить словами.
Мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы оторваться от разворачивающегося зрелища и осмотреться.
Бортон сидел с открытым ртом, опустив кубок. Даже Филеб казался пораженным до глубины души. Похоже, он сам до сего момента не осознавал, какое сокровище ему досталось. Даже стоявшие позади мужчин на коленях девушки, приподнялись с пяток и удивлённо уставились на свою сестру по цепи. Они, открыв рты, то смотрели на Темиону, то друг на дружку. Некоторые из них дышали с трудом, некоторые казались пораженными, другие ошеломлёнными. Кажется, они не могли поверить своим глазам. Насколько я понял, все эти женщины, так же как и их владелец Филеб, так и не смогли рассмотреть в Темионе всей глубины и степени рабства, женственности и чувственности. Кое-кто из них уже начали ёрзать, стоя на коленях на земле, распахнув свои шелка и не выдержав охвативших их потребностей. Похоже, видя, насколько притягательно красивой, насколько желанной может быть другая женщина, эти рабыни хотели извиваться и двигаться, так же как и она, и так же привлекать к себе внимание мужчин-владельцев, дабы тем самым подвигнуть их к успокоению своих потребностей в подчинении и любви.
В воздухе, на фоне плеска реки, звенели переливы флейты и дробь барабана. Мерцающий свет костров танцевал на напряжённых лицах сидевших мужчин и полуобнажённом теле дефилирующей рабыни.
— Как она красива, — взволнованно прошептал один из мужчин.
— Да, торг можно начинать сразу с золотых монет, — признал другой, не отрывая оценивающего взгляда от соблазнительной шлюхи.
— Это точно! — согласился с ним третий, возбуждённо облизывая губы.
Темиона, не прекращая вращаться и извиваться, ненадолго задержалась передо мной, поглаживая себя руками по бедрам, поводя плечами и грудями.
Я отхлебнул пагу их кубка, и лёгким кивком дал понять ей, что она может продолжать парад. Рабыня закружилась прочь от меня, медленно приближаясь к нашему общему крупному знакомому. Было необыкновенно приятно наблюдать за ней, находящейся в собственности, одетой в ошейник и прозрачный шёлк, босоногой красоткой.
Наконец, рабыня оказалась перед Бортоном. Её плечи были расправлены, голова поднята. Чувствовалось, что женщина не смущается своим рабством, но гордится им, ликует. Её тело, казалось едва двигавшееся, было открыто и послушно музыке, каким и должно быть тело рабыни участвующей в параде.
— Ух! — только и смог выдохнуть здоровяк, сверкнув глазами.
Темиона замерла, с испугом в глазах, глядя на него. Конечно, он должен был узнать её!
Затем, женщина снова начала двигаться перед ним, раскачиваясь взад вперёд, вправо влево. Рука Бортона, державшая кубок заметно напряглась. По ряду стоявших на коленях позади всех девушек пробежал завистливый шепоток. Наёмник не отверг Темиону. Наоборот, он явно хотел, чтобы женщина задержалась перед ним. Мужчины, обменявшись взглядами, понимающе усмехнулись.
Темиона, меж тем, продолжала демонстрировать себя этому товарищу, всячески стараясь привлечь его внимание то к одной, то к другой части своего соблазнительного тела, то вращаясь вокруг своей оси, то изгибаясь, то отходя назад, то приближаясь почти вплотную. А Бортон всё никак не отсылал её от себя. Один раз, когда женщина слегка отдалилась от клиента, наши с ней глаза встретились. Я не мог не заметить, насколько она выглядела поражённой и озадаченной происходящим. Похоже, Темиона ожидала, что мужчина обязательно узнает её, и нисколько не сомневалась и даже была готова к его презрению, а возможно и удару. Но то, что Бортон задержит её около себя, не желая выпускать из главного круга показа, оказалось для неё настоящим шоком. В следующий раз, встретившись с Темионой взглядами и прочитав в её глазах вместе с испугом и замешательством радость и удовольствие, я уже и сам не мог оторваться от созерцания её прекрасных обнаженных ног, изящных лодыжек и стоп, изумительных округлостей бёдер, талии и грудей, практически не скрываемых прозрачным шёлком, той насмешкой над одеждой, позволенной рабыням, сладости её и рук, тонкости запястий и пальцев, привлекательности плеч и окруженного ошейником горла, её утончённого, чувственного, красивого лица, всего её великолепия! Возможно, теперь стало понятно, почему наёмник не признал в этой прекрасной и сексуальной рабыне, ту невзрачную свободную женщину, которую он ещё не так давно презирал и оскорблял. Подозреваю, что немногие мужчины смогли бы узнать её, по крайней мере, с первого взгляда. И всё же это была, в некотором смысле, та же самая женщина, просто теперь беспомощно заключённая в неволю.
Приблизившись, Темиона замерла перед ним. Но нет, Борон не узнавал её.
Слабая, бесправная женщина отважно стояла перед сильным, грозным мужчиной, как будто бросая ему вызов, требуя узнать её!
А он по-прежнему никак не мог вспомнить её! Да, похоже, и не собирался.
Внезапно, набравшись смелости, рабыня сорвала с себя шёлковую накидку, представ перед бородачом совершенно обнажённой. У девушек сзади перехватило дыхание, мужчины подались вперёд. Рука Филеба, державшая плеть, напряглась и поднялась наполовину.
Но Темиона не обратила на это никакого внимания. Её глаза были прикованы к Бортона, впрочем, и он не сводил с неё своего увлечённого, пораженного, ошеломлённого взгляда.
Затем, она опустилась перед ним на землю и, как если бы была танцовщицей, начала исполнять то, что можно было бы назвать «движениями на полу», то есть крутиться, извиваться и ползать, то на четвереньках, то прямо на животе, то становясь на колени, на корточки или растягиваясь на спине. Мне же, да и всем остальным, оставалось только любоваться женщиной, танцевавшей то на спине, то на животе и иногда приподнимавшей своё тело. И я не мог не восхищаться красотой её тела и движений, того как она перекатывалась с бока на бок, ползала на четвереньках, на коленях и на животе. Вот Темиона, снова растянулась на земле, головой в противоположную сторону от своего главного зрителя, потом приподняла бёдра и, встав на локти и колени, словно в страхе, бросила взгляд назад, через плечо. Не исключено, по крайней мере, мне так казалось, этим взглядом она призывала мужчину узнать себя. Вот она повернулась и, приблизившись к нему на четвереньках, низко опустив голову, вдруг вызывающе подняла лицо и сразу же скромно отвела взгляд в сторону и плавно перетекла на колени, затем, также плавно легла на землю, растянувшись и протягивая руки к бородачу. Вот она отпрянула или скорее сжалась, как будто уходя в себя, тем самым привлекая к себе внимание, к своей незначительности и уязвимости, беспомощности и малости, а также к своим восхитительным формам. Кстати, я заметил, что Темиона кое-что знала и о турианском проходе на коленях. Мужчины уже выкрикивали от удовольствия. Само собой музыкальное сопровождение не прерывалось ни на мгновение.
Сделав изрядное усилие над собой, я окинул взглядом Бортона. Костяшки его пальцев, сжатых на кубке, побелели от напряжения.
— Господин доволен? — осторожно спросил Филеб.
— Да! — возбуждённо выкрикнул здоровяк.
— Да! Да! — громкими криками поддержали его товарищи.
Бортон махнул кубком, указав рабыне, что та может подняться. Женщина встала и попыталась замереть перед ним, но всё ещё звучавшая музыка, продолжала жить в её теле, заставляя его двигаться. Мне не показалось, что Филеб собирается впоследствии использовать плеть для наказания Темионы за сорванный без разрешения шёлк, или за такой приватный танец на земле перед его клиентом. И кстати, подобная восхитительная импровизация в рабыне, зачастую, только поощряется её владельцем. Неволя — это именно то условие, в котором воображение и изобретательность для женщины становятся непременными качествами. Более того, некоторые рабовладельцы поощряют их развитие в рабыне с помощью плети. Впрочем, в ситуации, когда девушка находится в обществе, например в пага-таверне, ей лучше сдерживать свою фантазию и быть осторожнее, по крайней мере, в присутствии её непосредственного хозяина. Рабыне не стоит демонстрировать то, что она, пусть и на мгновение, может выйти из-под полного контроля владельца, и, в конечном итоге, это разумно. Всё же не стоит забывать, и прежде всего ей самой, что она его собственность, причём полностью. Если же девушка, скажем, одна из тех, недавно оказалась в рабстве, ещё не до конца осознаёт эту основополагающую аксиому, то ей предстоит быстро и болезненно постичь это правило.