Приезжих женщин поселили у Рольтыта, но у того и так было тесновато, и об этом надо думать. Ставить еще одну ярангу хлопотно и расточительно… Единственный выход напрашивался сам собой, да и подходил к давним обычаям, завещанным предками. Только как на это посмотрит тангитанская женщина? Что касается сына, то он не должен возражать: в свое время именно ему была обещана Катя.
Но Ринто приступил к осуществлению своего плана не сразу, дав сначала уставшим и пережившим ужас женщинам прийти в себя. Прежде всего он поговорил с сыном. Беседа происходила вдали от стойбища на снежном склоне, разрыхленном оленьими копытами. Низкое солнце давно скрылось за горной грядой, голубой сумрак медленно заполнял долину. Безмолвие окутало землю, и оно было прекрасным, умиротворяющим, наполняющим спокойствием душу человека. Ради этого душевного спокойствия стоило изо всех сил бороться с вторжением чуждых голосов, чужого шума и чужих мыслей.
— Ты решил жить по заветам предков, — начал издалека Ринто. — И для этого отказался от мысли продолжать образование и вернулся в стойбище. Хотя ты и привел чужую нам тангитанскую женщину, но Анна, как я убедился, с уважением относится к нашим верованиям и обычаям. Честно говоря, я не ожидал от нее такого. Иногда мне кажется, что в ней возродилась моя бабушка, мудрейшая Гивэвнэу, чей прах давно растворился в этой Великой Белой Тишине и в этом Великом Белом Спокойствии…
Танат чувствовал, как внутри у него растет беспокойство: отец редко говорил с ним так возвышенно и торжественно.
— Ты должен взять второй женой Катю…
Танат от неожиданности вздрогнул и почувствовал, как под мягким пыжиком нижней кухлянки тело покрылось холодным потом.
— Ты знаешь, что у нас такое не возбраняется и при жизненной необходимости это вполне понятно и допустимо… Вот почему у нас так редки сироты. Тем более, согласно нашим обычаям, она имеет на тебя больше прав, чем Анна. Если ты забыл, то я напомню: она была предназначена тебе с самого рождения.
Танат смотрел на вершину хребта, где гасли необыкновенно красные отблески закатывавшегося зимнего солнца. Он все мог представить, его воображение не раз переносило его в далекие страны, о которых он читал в книгах. Он шагал по блестящему паркету величественных дворцовых залов, брел в волнующемся море созревшего хлеба, плыл по теплым морям и блуждал в зеленом, влажном сумраке тропических джунглей, воображая себя охотником на львов, не раз в мыслях возносился в небо на стремительно летящем самолете, стоял за спиной капитана Немо, обозревая вместе с ним удивительный подводный мир… Но иметь двух жен! Делить свою любовь между Анной и Катей. Это невозможно даже вообразить! Огромным усилием воли он призвал все свои душевные силы и постарался ровным, спокойным голосом сказать:
— А как на это посмотрит Анна? Не думаю, что в этом случае она будет мудра, как бабушка Гивэвнэу. Не забывай, что она тангитанская женщина, и, насколько я знаю, они не любят делить мужчин с кем-нибудь еще. Это может плохо кончиться… И время ли сейчас говорить об этом, когда у нее в чреве растет мое дитя?
— Жизнь не выбирает для наших решительных поступков удобное время…
Танат никогда не спорил с отцом.
— Ты должен убедить Анну. Если она, как она утверждает, уважает наши обычаи и стала настоящей чаучуванской женщиной, пусть докажет…
— Но я не смогу жить с двумя женами.
Отец усмехнулся.
— Сразу может не получиться.
— А Катя знает?
— Она пришла в наше стойбище, — напомнил Ринто. — Она знала, куда идти.
— Но она поняла, что я уже женат.
— Она окончательно еще не пришла в себя. Ей будет очень трудно понять твой поступок.
— Но уже ничего нельзя сделать, — вздохнул Танат.
— В жизни всегда что-то можно исправить, — возразил Ринто. — Для того и разум дан человеку. Только надо делать так, чтобы другому не было худо.
— Но Анне будет худо!
— Откуда ты знаешь? И потом, я уже говорил: если Анна хочет жить по нашим обычаям, она должна смириться.
— Может, я не хочу…
— Если ты вернулся в тундру, ты это должен сделать, хочешь ты или не хочешь, — жестко произнес Ринто.
Вечерняя трапеза в яранге проходила в напряженном молчании. Танат поспешил укрыться в своем пологе. Закончив хозяйственные дела, в полог вползла Анна, дотронулась до обнаженного плеча мужа и тихо спросила:
— Что-то случилось?
Анна слушала, не задавая ни одного вопроса.