Разбросав с деревянного корытца жертвенное угощение, прошептав несколько слов заклинаний-обращений к богам, Ринто повернулся к сыну:
— Догадываешься, зачем я тебя позвал? Я давно хотел с тобой поговорить. Время идет. Ты стал отцом и главой большой семьи. Пора тебе узнать сокровенное, научиться обращаться к богам. Потому что я не вечен. Конечно, я еще не чувствую себя немощным стариком, но мы привыкли определять свой возраст по своему потомству. Теперь я стал еще раз дедом. А ты, мой младший, отцом… Ты бы хотел знать, с какими словами я обратился к Ним?
— Так тихо, — ответил Танат. — Я ничего не разобрал. Но почувствовал, ты сказал важное и значительное.
— Хорошо, что ты это почувствовал, — одобрительно заметил отец. — А теперь слушай внимательно. Те слова, с которыми я обратился к богам, на самом деле внешне просты и понятны каждому смертному. Все дело в том, где и в каком порядке они сказаны… Знаешь, я понял, что Пушкин, когда создавал свои стихи, пользовался этим умением ставить слова в том порядке, в нужное мгновение, чтобы они обретали магическую силу. Сила шамана в интуиции, в умении угадывать время, на мгновение опережать его. И, когда настанет твой черед обращаться к богам, главное — не ищи какие-то особенные слова, а возвышай свой дух, приводи его в состояние вдохновения. Тогда нужные слова сами придут к тебе, встанут в нужном порядке и обретут новую магическую силу. Теперь повторяй за мной:
Танат, немного запинаясь, повторил слова, смущаясь и внутренне удивляясь их обыденности.
— Слова обретают силу, когда они идут из самой глубины души, от самого сердца, — сказал Ринто. — Они должны изливаться свободно, как дыхание, как чистая струя родника.
Собрав все свои внутренние силы, Танат, прикрыв глаза, повторил сокровенные слова, и на этот раз у него что-то шевельнулось в душе, и последние слова даже обрели в его устах мелодию.
Ринто с удовлетворением посмотрел на сына и заметил:
— Раньше, чтобы обрести способность слышать сокровенные слова, будущего шамана подвергали телесным и душевным испытаниям, заставляя долгое время без пищи и крова в одиночестве скитаться по тундре. Иные погибали, иные навсегда теряли разум, а те, кто выживал, обретали великую шаманскую силу. Такой была твоя бабушка Гивэвнэу. Она прошла через все испытания…
— А ты? — спросил Танат.
— Я — нет, — ответил Ринто и, помолчав, пояснил: — Такие, как бабушка Гивэвнэу, считали, что испытания совершенно ни к чему будущему шаману. Главное — не путешествие на грань безумия, а обретенные знания. И она учила меня понимать окружающую жизнь — движение звезд, облаков, приметы изменения погоды, какие растения полезны человеку, от какого недуга они могут излечить. Она передала мне старинные предания, волшебные сказки, легенды о происхождении и подвигах наших предков. Никто не мог превзойти ее в знании жизненного опыта, во врачевании, в предсказаниях. Она считала, что шаман — это служитель не бога, а человека.
— Она умела камлать?
— Еще как! — усмехнулся Ринто.
Снежный склон искрился зернистым снегом образовавшимся от тепла солнечных лучей. От слепящего света защищали очки с цветными стеклами, купленные в Уэлене. Они не ограничивали кругозор, как чаучуванские приспособления от яркого солнца — узкие кожаные наглазники с тонкой прорезью.
— А вот в школе нас учили, что шаманство, как и русская религия, — отрава для народа, — заметил Танат.
— Я ничего не могу сказать о русской вере, так как мало что знаю о ней, — сказал Ринто. — Но много несообразностей в их священных рассказах. Например, как Бог изгнал первых людей из рая за то, что они попробовали какую-то ягоду…
— Яблоко, — напомнил Танат.
— Я его видел только в консервированном виде, — заметил Ринто. — Но свежее, наверное, очень вкусно. Но покарать на веки вечные человека за эту ерунду — это недостойно Бога.
— А что, боги различаются по национальностям? — спросил Танат.
— Коо, — ответил Ринто.
В самом деле, неужели в небесном обиталище богов эти Верхние Силы отличаются друг от друга, как здешние тангитаны от чукчей, коряков, эскимосов, чуванцев и якутов… Скажем, чукотский смугл, узкоглаз, скуласт, ламутский — кривоног, а русский — светловолосый, бледнокожий, как учитель Лев Васильевич Беликов. А то еще может быть и еврейский — рыжий и конопатый, как учитель математики в уэленской школе Наум Соломонович Дунаевский.