Оба снова примолкли. Вроде бы Зенону следовало подняться, но он продолжал весело плескаться, точно ребёнок. Разве что песенку пиратскую не запел, как в каком-нибудь старом фильме.
- Ты мне никогда раньше не улыбался.
Столь резкий переход заставил Атрея в очередной раз испугаться. Опять… опять это тепло. Нет, оно приятное. Но что будет потом, а?! Ведь стоит только однажды впустить подобное чувство в свою жизнь – и всё изменится.
- Забавно, - продолжал Зенон, наконец-то выбираясь из озера. Как бы романтично смотрелась подобная сцена, если бы не стекающая с него в три ручья вода да парочка искусственных бутонов, зацепившихся за карманы штанов!
- Что «забавно»?
- Да так, - отвёл глаза Зенон. – Раньше я безумно хотел, чтобы ты мне улыбнулся. А сейчас смотрю на твою улыбку и думаю…
- … Что у меня зубы кривые? - на всякий случай Атрей упёрся языком в передние зубы, проверяя. Зенон прыснул:
- Я тут, между прочим, пытаюсь создать романтическую атмосферу, если ты не заметил!
Тяжесть, вызванная глупыми мыслями, лезшими в голову, давно отошла на второй план. Пришла ясность – простая и логичная настолько, что Атрею оставалось лишь недоумевать, с какой стати он притормаживал раньше. Да, надо действовать, но…
Приняв решение, Атрей бросился к спутнику, крепко обнимая его. Простой порыв, но имевший весьма неожиданное последствие: земля в самом прямом и неромантичном смысле снова ушла из-под ног, и тишину парка нарушило очередное «Бултых!»
- А мне-то казалось, мы оба достаточно промокли, - сплёвывая очередной бутон, усмехнулся Зенон. Атрей лишь крепче прижался к нему. Зачем какие-то пафосные слова, когда всё и так ясно? Пусть эти глупости останутся в старых фильмах.
Зенон осторожно погладил спутника по голове. По-прежнему еле касаясь, словно боялся навредить. Атрей усмехнулся: вот ещё, не хватало почувствовать себя эдаким неземным созданием.
- Молодые люди! Здесь купаться запрещено!
Услышав оклик охранника, оба рассмеялись. Пока Зенон и Атрей выбирались из воды под неумолчную ругань местного стража порядка, думали они об одном и том же.
Зачем стирать цветную кляксу с серой картины? Нужно просто раскрасить всю картину – и тогда клякса станет лишь её органичной частью.
Конец второй истории
========== Поганая скука ==========
Сухая кисть без грамма краски медленно скребётся о бумагу. Рядом – и мольберт, и палитра, и небольшая чашка с водой. Стоило бы начать свой рисунок, но Атрей никак не мог заставить себя сделать первый мазок акварели поверх карандашного наброска.
В этой некогда холостяцкой квартире на стенах уже нет места: на каждом миллиметре воткнута хоть одна картина. Кажется, проще было бы сразу расписывать стены, чем навешивать на них многочисленные холсты. Масло, акварель, пара работ пастелью… Одни – яркие, с сочными цветами, другие бледные, совсем прозрачные, теряющиеся на фоне остальных. И ладно бы картины выстроились на стенах лишь в гостиной, но нет: и в спальне, и на кухне, да даже в ванной эти чёртовы холсты. Причём в ванной они под стеклом, так что даже нет надежды, что старые испортятся и на их место можно будет повесить новые. И это не считая тех, что грудой свалены в чулане.
Сложно назвать эти картины полноценными: так, наброски, небрежно доведённые до мало-мальски приличного состояния. Ни одна из картин не вышла такой, как хотелось Атрею, и потому ни одна не была закончена, доведена до ума. Молодой художник охотнее выбросил бы их или сжёг, как напоминания о своих былых неудачах. Но Зенон настоял, и пришлось вывесить уродливые, по мнению Атрея, полотна на всеобщее обозрение.
Впрочем, кому они были интересны? Алкеста теперь приходила редко: с тех пор, как появилась на свет её дочка – а произошло это чуть более полугода назад – она только и могла говорить, что о своей Офелии. Нет, Атрей не имел ничего против очаровательной, совсем не капризной малышки, но ему хватало ума, чтобы понять: сейчас Алкесте не до него, малютка требует гораздо больше времени и сил, чем какая-то там работа. От работы, по крайней мере, можно отдохнуть; о ребёнке же, особенно о таком крошечном, приходится беспокоиться двадцать четыре часа в сутки.
Другие гости этой квартиры в основном были знакомыми Зенона, и мало кто стремился пообщаться с его супругом. Кое-кто даже пытался жалеть Зенона, твердя, что тот выбрал себе неподходящую пару, и интересовался, на кой ему сдался круглосуточно сидящий в четырёх стенах художник. И тогда гордящийся своим выбором юноша заявлял:
- Вы что, не видите, какой он талантливый? Я люблю его, и не хочу, чтобы он распылял свой талант по мелочам, а потому даю ему возможность работать над своими шедеврами сколь угодно долго.
Люди соглашались, даже не глядя на картины: несогласие Зенон принимал за попытку обидеть Атрея и мог запросто выставить гостя за дверь. Вот и как ему объяснить, что сам художник отнюдь не считает себя талантливым и был бы счастлив снова рисовать на заказ, продавая совершенно средние, ничем не выделяющиеся «шедевры»?
Но ещё три года назад, когда Атрей поселился в этой квартире и стал супругом её владельца, Зенон категорично заявил:
- Ты замечательно рисуешь, но только тогда, когда рисуешь не на заказ. Так что не трать время. Я смогу обеспечить нас обоих, а ты… обещай, что будешь рисовать только для себя? И для меня, само собой.
Тогда голова была пуста, а разум замутнён: иначе бы Атрей ничем не смог объяснить своё согласие. Нет, не то чтобы ему действительно нравилось штамповать очередной потрет заказчика-натюрморт-любимую кошечку, но, по крайней мере, было чем себя занять.
Раньше, в детстве и ранней юности, он почти никогда не рисовал для себя, лишь в редкие минуты озарения позволял себе пачкать бумагу дешёвой акварелью. Сейчас же у него был отличный мольберт, качественная бумага, отличные краски, несколько наборов кистей… Но не было того самого озарения, как не было и понимания того, что делать дальше.
Вздохнув, Атрей направился на кухню: налить себе кофе. Взгляд лениво скользнул по еле-еле ползущим стрелкам старомодных часов. Если бы не секундная стрелка, жирной гусеницей переползающая с одного отделения на другое, он бы решил, что время вовсе остановилось.
В комнатах всё так же, как и всегда. Стоят ровными рядами вымытые кружки и тарелки, даже пол – и тот блестит. Всё же отчасти Атрей был благодарен супругу – тот не пытался заставить «Венеру» хлопотать по хозяйству, и домашние дела они делили на двоих. Оставалось лишь понять, почему нельзя ещё и работать им обоим. Ну, и найти смысл жизни.
Весёлая вообще штука – этот самый смысл. Вроде бы он есть, а сколько веков его уже ищут? Раньше Атрею казалось, что это бесполезные поиски; нужно просто жить, не задумываясь о том, на кой чёрт ты, собственно, это делаешь. И ведь получалось же!
А теперь всё не так. И вдвойне противнее было от осознания, что проблема вполне решаема: нужно найти работу, чтобы на глупые мысли не было времени. Снова разместить где-нибудь объявление о поиске клиентов, снова рисовать на заказ и не чувствовать себя комнатной псинкой, когда приходится просить денег на новые краски.
Уже потянувшись к телефону, Атрей остановился. А будет ли это нормально, что он принимает решение, даже не спросив Зенона, тем более что хорошо известно: тот против? Но юноша тут же разозлился на себя ещё сильнее: в конце концов, с какой стати ему вести себя, как типичной слабой Венере?! Процесс пошёл, вот, уже соглашается с каждым словом супруга и не может и чихнуть без его разрешения. В конце концов, какая Зенону разница, чем занимается Атрей, если он всё равно весь день пропадает на работе, всё так же перекладывая бумажки: как он говорил, на эту должность очередей нет, а потому низок шанс, что когда-нибудь он лишится работы. Что плохого в том, чтобы рисовать на заказ, особенно если прекрасно знаешь: ты – не гений, а лишь посредственность с отточенной техникой, каких много в этом мире?