- Жестокая ты, Скидди.
- Со мной никогда никто, включая тебя, отец, не нянькался. Добра в жизни я видела столько же, сколько полярная ночь родит тепла и света. С чего же мне быть милой и ласковой?
- Думаешь, на сей раз люди хорошо к тебе отнесутся?
- Я не за хорошим отношением иду, - она посмотрела ему прямо в глаза, не таясь, - я иду за мужчиной. Как ты вышел восемнадцать лет назад из недр горы Нюр и отыскал мою мать, так и я хочу найти себе пару. Тело мое здоровое и живое, оно просит ласк, оно готово рожать, производить на свет потомство. В лесу я, самое большее, могу народить зверушку с рогами и хвостом, поскольку в женихах здесь одна нечисть ходит… Или считаешь, - она внимательнее к нему присмотрелась, - земные мужчины на меня не польстятся? Слишком гнусна для них твоя дочка, лесная уродица?
- Не смей, Скидди, так говорить о себе, - отец не выдержал ее взгляда, отвернулся к окну, стал смотреть в него, хотя увидеть хоть что-то сквозь растянутый на раме бычий пузырь было нереально. – Ты красива. Своей, особенной красотой. Беда в том, что люди не разглядят твоей красоты. Они видят самую малость из того, что возможно, видят бычий пузырь на окне, а не то, что за ним, боги не дали им способность заглядывать в суть существ и вещей.
- Ничего. Я как-нибудь переживу их слепоту. Ну, ты пойдешь со мной?...Поможешь?
Он повернулся к ней. Лоб его пробороздила глубокая морщина.
- Иди, приводи в порядок хозяйство, собирай вещички, выспись, завтра к закату выходим.
- Да что там собирать, - Скидди тепло ему улыбнулась, впервые с момента его появления в темной, затерянной в глубине лесов избушке, - у меня пара платьев, две накидки – их я мигом увяжу в узел, и козочка, ее я возьму на руки. Выходим сейчас, зачем ждать до завтра?
II
Чайка взмыла над поселением Кнаупангр, очертила круг над рыбацкими хижинами. Некоторые из крытых торфом крыш уже успели слегка подернуться травкой и радовали взор нежной, свежей зеленью. Теплый, текущий вверх от оттаявшей земли воздух подхватил птицу, понес, шумя в перьях хвоста и крыльев. Проносясь сквозь торжище, чайка миновала прилавки, на которых громоздились навалы всякой всячины, спикировала к тачке со свежей форелью и схватила когтями верхнюю рыбину.
- Ах ты, дрянь! – торговка, толстая тетка в подвернутой хламиде, стеганула птицу мокрой тряпкой, но промахнулась. Попала по обрамленной редкими сединами лысине. Ее обладатель, согбенный под тяжестью прожитых лет старичок, мирно изучал товар, держа на локте большую корзину с пухом и перьями. Получив плюху, он вытряхнул содержимое корзины на внушительный бюст торговки.
Чайка с добычей устремилась к фьорду, где над мачтами пришвартованных к пирсу баркасов кружили бакланы. Рыбина в когтях резко забилась, птица не удержала ее и упустила. Форель полетела вниз, шлепнулась на прилавок стоявшей в отдалении палатки. Девушки, рассматривавшие на нем товар, взвизгнув, отскочили.
- Ах! - воскликнула одна из них, белокурая красавица в плаще, отороченном по капюшону мехом морского котика, - рыба упала с неба! Прекрасная, жирная форель, вдобавок, живая! Ингрид, взгляни!
Вторая девушка, росточком пониже, одетая намного скромнее, но тоже очень хорошенькая, с заплетенными в две толстые косы каштановыми волосами, приблизилась. Взглянула на рыбину, затем на хозяйку прилавка.
- Тоже мне великое дело. Чайка уронила рыбу. Скидди бросит ее собакам, да, Скидди?
- Какие еще собаки? Зачем переводить добро?! - блондинка, предвкушая озорство, состроила хитрую гримаску, - Скидди сама ее съест. А что! Подходящий, по-моему, выйдет для нее завтрак. Съешь рыбу, Скидди, прямо здесь, при нас, и я, обещаю тебе, куплю … э-э-э…
Она покопалась в безделушках, которыми был плотно усыпан прилавок. Выудила из кучи дешевеньких колец и серег невзрачное оловянное ожерелье в виде разомкнутого кольца, украшенное редкими вставками из мутного янтаря.
-… Куплю у тебя вот это. Ну! Согласна?
- Брось, Астрид, не нужно, - одернула ее подруга.
- Да ладно! Бьюсь об заклад, Скидди обожает сырую рыбу, ей не впервой лакомиться чем-то подобным! Я ведь права?
- Ты хочешь что-то купить, Астрид? Или пришла поболтать о моих пристрастиях в еде? – спросила стоявшая за прилавком костлявая девушка с улыбкой, в которой не чувствовалась ни обида, ни обычное для торговцев заискивание перед клиентом, - я всегда рада пообщаться, но рыбу, извини, есть не буду, даже если ты скупишь все, чем я торгую.
- Тогда выкинь эту гадость, приберись на прилавке, - брезгливо покривила верхнюю губку Астрид, - о чем вообще мне с тобой болтать, оборванка? А продаешь ты, прости за искренность, сплошной мусор и хлам, который и в руки-то брать противно.