Коль скоро мы составляем одно - что еще тут можно сказать? Но уж коли мы заговорили об одном, то можно ли обойтись без слов? Единое и слова о нем составляют два, а два и одно составляют три. Начиная отсюда, даже искуснейший математик не доберется до конца чисел, что уж говорить об обыкновенном человеке! Даже идя от несуществующего к существующему, мы должны считать до трех. Что уж говорить, когда мы пойдем от существующего к существующему! Но не будем делать этого. Будем следовать данному, и не более того (Лецзы).
Разумеется, троичная картина также недостаточна для полного описания мира (духовного и материального). Иначе зачем бы нам были даны остальные числа?
И сказал ему Ангел Господень: за что ты бил ослицу твою вот уже три раза? Я вышел, чтобы воспрепятствовать [тебе], потому что путь [твой] не прав предо Мною (Числа 22:32, ср. Исх.3:18).
Это утка, это бред - все до строчки!
И простите, если резок и груб,
Я там плавал, извините, в одиночку:
Он совсем не треугольник, а - куб!
(В. Высоцкий).
После "динамической" тройки происходит переход к "устойчивой" пифагорейской четверке (на языке буддизма - к четырем благородным истинам), которая также дает число стихий-первоэлементов, число стран света. Библейский Бог имеет четыре лика; непроизносимое Имя Бога (Тетраграмматон) содержит четыре буквы. В евангельском изречении "Да будет слово ваше: "да, да", "нет, нет", а что сверх этого, то от лукавого" (Мф. 5:37) можно увидеть указание на фундаментальную бинарность мироздания, а также намек на восточную четверичную логику, которая содержит еще две возможности: "и да, и нет", "ни да, ни нет". Пятерка символизирует строение низшего человека, имеющего пять органов чувств; согласно восточной традиции, шестеричный живой мир включает кроме них ум - манас (ср. Иоан. 4:18). Далее возникают волшебная семерка - семь дней творения, семь энергетических центров человека, семь апокалиптических церквей - этапов духовного восхождения, семь очей Бога (Зах. 4:10); десятка, дающая начало нашей системе счисления, число речений Бога, которым был сотворен мир, заповедей Моисея и миров-сефирот на каббалистическом дереве; "астрологическое" число двенадцать (число колен Израиля и христианских апостолов)... Следует отметить, что философия буддизма уделяет основное внимание не самим "магическим" числам, а процессам перехода между ними.
В дуалистической системе индийской философии санкхья вводятся фундаментальные понятия пуруша (человек, свидетель) и пракрити (природа, материя). С этой точки зрения описание дуализма материи и сознания (дискретного и непрерывного, частицы и волны) можно найти в индийском тексте.
Пракрити и тот [Пуруша] всегда сочетаны, но по существу различны;
Так рыба отличается от воды, хотя они сочетаны обе.
(Махабхарата. Мокшадхарма 248)
Возникновение гун подобно волнам в океане. Волны (преходящие формы) появляются, когда равновесие гун неустойчиво. Когда нарушается "незапятнанная ясность" саттвы, развивается страсть - кинетическая энергия (раджас), что ведет к накоплению "темной" потенциальной энергии (тамаса). Три гуны связываются с тремя верхоными богами индуистской троицы: раджас-с Брахмой (творцом), саттва - с Вишну (хранителем), тамас - с Шивой (разрушителем). Так возникает, сохраняется и разрушается проявленный мир.
В прямом порядке рождаются, растворяются же неизменно
В обратном: гуны в гунах, как волны в море.
(Махабхарата. Мокшадхарма 308, 32)
С другой стороны, три гуны определяют состояния человеческой психики и могут использоваться как эффективный инструмент психологии.
Иногда приятное, иногда неприятное получает,
Иногда же здесь не сочетается ни с приятным, ни с неприятным.
Те состояния определяют разум [буддхи], он переливается в этих трех состояньях,
Как океан, супруг многоструйных рек, переливается в волнах.
(Махабхарата. Мокшадхарма 248)
Некоторые глубокие ассоциации можно найти в тексте одного из крупнейших поэтов ХХ века, который, пытаясь объяснить образы своих стихов, раскрывает взаимоотношения проявленного и запредельного мира, а также дает проникновение в эсхатологическую проблематику.
Смерть - это лишь другая, невидимая и не освещенная нами сторона жизни. Мы должны попытаться достигнуть высшего сознания нашего бытия, которое у себя дома в обеих неразграниченных между собой областях и питается из неисчерпаемого источника обеих... Истинная жизнь простирается на обе области, большой круг кровообращения проходит через обе: нет ни этого, ни того света, но лишь одно огромное единство, в котором пребывают стоящие над нами существа, "ангелы". И вот ставится проблема любви в этом, на большую свою половину расширившемся мире, в этом, наконец, целом, наконец-то здоровом мире...
Мы - здешние и нынешние - ни на минуту не удовлетворяемся временным миром и не связаны с ним; мы непрестанно уходим и уходим к жившим ранее, к нашим предкам, и к тем, кто, по-видимому, последует за нами. И в этом самом большом "открытом" мире и пребывают все; нельзя сказать, чтобы "одновременно", ибо как раз отсутствие времени и обусловливает то, что все пребывают. Преходящее всюду погружается в глубокое бытие. Итак, все формы здешнего не только следует понимать ограниченными во времени, но по мере наших сил переводить их в те высшие планы бытия, к которым мы сами причастны... "Элегии" и рисуют нас в этом деле, в деле непрестанного превращения любимого видимого и ощутимого мира в невидимые вибрации (!) и возбуждения нашей природы, вводящей новые частоты вибраций в вибрационные сферы Вселенной. И эта деятельность своеобразно поддерживается и стимулируется все более быстрым исчезновением такого количества видимого, которое уже не может быть восстановлено. Еще для наших дедов был "дом", был "колодец", знакомая им башня... почти каждая вещь была сосудом, из которого они они черпали нечто человеческое и в который складывали нечто человеческое про запас. И вот из Америки к нам вторгаются пустые равнодушные вещи, вещи-призраки, суррогаты жизни... Одухотворенные, вошедшие в нашу жизнь, соучаствующие нам вещи сходят на нет и уже ничем не могут быть заменены. Мы, может быть, последние, кто еще знали такие вещи. На нас лежит ответственность не только за сохранение памяти о них (этого было бы мало и это было бы ненадежно) и их человеческой и божественной (в смысле домашних божеств - "ларов") ценности. У земли нет иного исхода, как становиться невидимой: и в нас, частью своего существа причастных к невидимому, пайщиках этого невидимого, могущих умножить за время нашего пребывания здесь наши невидимые владения, - в нас одних может происходить это глубоко внутреннее и постоянное превращение видимого в невидимое, уже больше не зависимое от видимого и ощутимого бытия - подобно тому, как наша судьба в нас постоянно присутствует и постоянно невидима... Все миры Вселенной обрушиваются в невидимое, как в свою ближайшую более глубокую действительность (Р. Рильке. Письмо В. фон Гулевичу; курсив автора письма).
Судьбы нашего земного мира оказываются неотрывными от запредельного мира богов (высших идей, чистых форм), где практически отсутствует время и царит вечность. Однако для своего проявления и жизни горний мир нуждается в дольнем. Соединяет оба мира - небо и землю - человек (в китайской философии - благородный муж, на языке Библии - Сын Человеческий, Христос). Одна из основных проблем современной физики - объяснение необратимости (стрелы времени), задающей поведение термодинамических систем, в то время как все законы классической и квантовой механики обратимы. По-видимому, корректное решение этой проблемы возможно лишь после перехода от двоичной логики к троичной. Такой переход позволяет и снять противоречие с традиционными представлениями о циклическом развитии мира, включающем повторяющиеся творение, развитие и разрушение вселенной. На самом деле все эти процессы происходят одновременно, в каждой точке пространства и в каждый момент времени (здесь полезно математическое понятие фрактала).