Замполит бегло скользнул взглядом по молодым лицам, вздохнул, чуть приметно качнув головой:
— Два из семи… Уже хорошо… Ну, так вот. Вы знаете, что курить вредно. И я не собираюсь вам мораль читать — не маленькие, сами все понимаете. Так почему у вас не хватает силы воли бросить курить? Почему бы сейчас кому-нибудь не сказать: «Все, ребята, бросаю курить! Точка!» Есть такая фраза — гайка слаба! Вот и у вас, того… слабовата…
— Товарищ лейтенант, а вы сами курите? — поинтересовался Оладушек.
— Если бы курил, разве имел бы моральное право предлагать вам такое. Скажу честно — курил, потом бросил…
— Сразу или постепенно? — спросил курносый.
— Сразу — рубить так рубить! Вопросы есть?
Вопросов не было.
— В четырнадцать ноль-ноль, — объявил замполит, — вернется из наряда наш комсорг сержант Юрий Трошин. Парень он общительный — сам вас отыщет. На учет встанете, побеседуете, наша застава — что одна семья: у кого-то плохо — всем плохо, радость — общая…
Когда замполит ушел, новички направились в курилку… Пятеро молча курили, двое наблюдали как сизый дымок, завиваясь в кольца, уносился легким ветерком, слетавшим с гор.
— У меня отец не курит, а вот нас употребляет, — задумчиво сообщил Ширали.
— Нас, это что такое? — спросил Янис.
— Такая зеленая смесь из золы саксаула, извести, кунжутного масла и еще чего-то. Под язык ее закладывают и сосут…
— Наркотик что-ли, — произнес с интересом Оладушек, — молодец твой папа, понимает толк в жизни!
— Никакой это не наркотик, — обиженно ответил Ширали, — табак тоже наркотик… Разве не так? Отец у меня механизатор на отгонных пастбищах — воду трактором качает из колодцев, чтобы отары поить. Целыми днями в песках. Скучно, вот и привык к насу…
Андрей смотрел на спокойное лицо друга и думал, что если вот сейчас заявить, что бросит курить — было бы здорово. Но две причины удерживали его: не знал, сможет ли удержаться — с десяти лет дымить начал… И еще — не подумают ли остальные ребята, что он так быстро и легко поддался на провокацию замполита? Смеяться начнут, подковыривать. Вообще-то ему плевать на это, но все же…
А Ширали думал, что ни за что не будет агитировать друга… Еще в отряде спросил — стоит ли отравлять себя табаком? Не дурак Андрей, должен понять… А замполит — молодец, как он ловко подвел к курению…
Новичков распределили по отделениям. Ширали и Андрей попали вместе — к сержанту Юрию Трошину, молчаливому коренастому крепышу. Одному из лучших спортсменов на заставе, комсоргу.
Уже перед вечером Ширали и Андрей еще раз прошли по заставе.
Причудливые краски заката над горными вершинами заняли полнеба. Ширали долго смотрел на них.
— Сколько не мазюкал, а такой колорит никогда не получался — вздохнул он. Люблю закаты и зори рисовать, вообще пейзажи. И к портретам тянет. Главное в жизни что? Природа и человек…
— Мы и есть часть природы, — согласно кивнул Андрей. — Если тебя к портретам тянет, в первую очередь ты Алексея должен нарисовать…
Андрей кивнул на бюст Кравцова. Последние лучи солнца ярко освещали бронзу, золотили ее поверхность… У героя-пограничника были упрямо сжаты губы, тугие желваки застыли на скулах, взгляд был сосредоточен.
— Фотографию бы достать, — задумчиво произнес Ширали, — трудно без нее.
— Может ее и нет вовсе… Не сохранилась.
— С чего скульптор лепил тогда?.. Да и портрет в ленинской комнате. Значит, есть фотография. Должна быть!
— Ее место здесь, на родной заставе. Не может такой человек бесследно исчезнуть. Были у него и родственники и однополчане!
— Более полувека прошло…
— Ну и что? — возразил Ширали. — Такие вечно живут! Послушай, что если мы сами начнем поиск, а?
— Это каким образом? Замполит говорил, что пробовали писать, а ответа не получили…
— Если бы ответили, что никаких материалов нет, было бы хуже.
— Верно мыслишь, рядовой Ниязов! Только знаешь что, давай никому об этом говорить не будем. Ни ребятам, ни командирам. Вдруг ничего не получится, на смех поднимут — вот, мол, нашлись исследователи. Договорились?
Ширали молча протянул руку…
А закат пылал, приобретая все новые и новые краски. И ни одна из них не повторяла другую.
— Понимаешь, Андрей, — заговорил Ширали, — боюсь холста. Возьму кисть, смешаю на палитре краски, а руки дрожат… Думаю, да как я посмел с природой состязаться? Кто я такой?
— Если боишься — то бросай свои кисти и карандаши. Не рисуй!
— Не могу…
— Что-то я тебя не пойму: и рисовать боишься и бросить не можешь. Как же так?