– Сценарии для фильмов... – отряхиваясь от мелкой липкой пыли, ответила Ана.
– Для театрального представления будет актуальнее.
– С кино в Долине тоже может сложиться. Вместо цветка в небе будем показывать приключения Тома и Джерри, – настаивала она.
– А что. Это идея, – подхватил Мирн. – Вот завалим Последний круг и откроем ЛарсПродакшн.
Наследник сидел на корточках, перебирая в руках два кристалла изумрудов. И его напряженное лицо не располагало для шуток, что и подтвердилось волчьим рыком:
– Когда-нибудь я зарою тебя с головой в песок.
– Судя по тому, где мы живем, это вполне реалистично, но лучше после того, как я помру, – сводный брат словно не замечал раздражения Наследника.
– Прикажу отрезать язык. Ана! Ты ничего не чувствуешь? – обращение получилось на волне раздражения, поэтому слишком сильно напомнило окрик. Пусть даже от отчаяния, но она этого точно не заслужила. Ана не просила приводить ее сюда и не настаивала на том, что ее дар достаточно силен. Подчиняясь эмоциям, девушка поднялась и шагнула в сторону стены.
– Почему? Чувствую! – ударила с размахом кулаками по невидимой преграде.
И взвыла от боли! Потому что поверхность оказалась не резиновой, а каменной.
– Чувствую, что стена стала тверже, – проскулила она, растеряв весь пыл.
Мирн тоже быстро сменил улыбку на ухмылку и вцепился взглядом в Ларса.
– Ошибка во всей нашей картинке...
Братья упали на колени и стали спорить о положении камней.
– Их слишком много, – услышала Ана голос Ларса. – Во внешнем круге. Они забивают друг друга, такое впечатление, что мы получили кусок гранита.
– Тогда начинаем заново. Все заново.
Хотелось помочь, но как? Ана не знала. Еще никогда она не чувствовала себя настолько бесполезной. Ларс полагался на ее интуицию, а Кайра советовала дать ей возможность слышать кристаллы. Как на берегах пестрой ленты. Или в Ранду. За прошедший месяц у Аны сложилось впечатление, что она посещала один концерт за другим и слушала то выступления оркестра, то хоровое пение, то сольные номера. И каждый раз звуки складывались в непостижимую умом и не воспроизводимую человеческими инструментами музыку. Наверное, только земная скрипка и мужские хоры горцев могли бы приблизиться к звучанию. Или цветок маура из Долины. Он рос на крутых склонах, и на его ветвях в основаниях длинных острых шипов образовывались одревесневшие мешочки разного размера. Обычно рядом с растением поселялись бесцветные муравьи и выедали сладкое содержимое мешочков, превращая их в шарики с отверстиями, и тогда маура начинала петь. Легкий ветер играл ее ветвями песни любви, сильный – песни страсти и страха. Штормовые порывы, почти выдиравшие растение с корнем, заставляли его кричать песнь боли и смерти.
Думая о мауре, Ана машинально трогала стену. Ее плотность не изменилась, словно Лабиринт закрылся от них прозрачным мрамором. Все голоса камней, которые Ана могла различить, доносились со стороны, где выкладывали рисунок братья. Стена не пропускала ни звука, и это казалось неправильным. Путь к Аль Ташиду и сам Лабиринт не могут не иметь кристаллов. Не в этом мире. Девушка стала следить за руками братьев и прислушиваться к стене. Вернее, пробовать ее безмолвие. До тех пор, пока не появился тихий шепот.
– Что сейчас изменилось в рисунке? Установилась нужная связь... – проговорила Ана.
Ларс и Мирн смерили ее взглядами, словно вспоминая, кто она такая и как здесь оказалась.
– Но это будет не по правилам, незавершенные плетения... – начал Мирн, но Ларс остановил его.
– Хорошо. – Потом отодвинул брата в сторону и, бросая на Ану частые взгляды, взял в руки несколько камней, стал выкладывать их вдоль креста, по одному, ожидая ее реакции, она молчала, пока не заметила, что стена начинает пропускать чуть больше звуков, и кивнула. Так они и продолжили до тех пор, пока вокруг креста не появился овал, а стена под рукой Аны не стала снова упругой.
– Перерыв, – объявил Мирн, оттаскивая Ану от невидимой преграды, и только в этот момент она поняла, как сильно устала.
– Лягушонок не привык к таким нагрузкам, мы ее высушим.
Да, ко всему прочему было еще и очень жарко. Облака на небе давно растаяли, и Долину снова сжигало немилостивое Солнце.