Но он оказался не только нежным, этот Тван, а еще упрямым и настойчивым, потому что не смирился с отказом и стал придумывать ей имена сам. Ему казалось важным – разговаривать не только телами. Мужчина старался удержать, когда Ана собиралась исчезнуть.
Разве ей подходит имя – Шенми? Тайна?
Повертевшись на широкой, теплой груди, Ана устроилась поудобнее и закрыла глаза, отказываясь смотреть и слушать. Через несколько часов она будет далеко, но пока еще можно довериться сильным рукам, осторожно ласкающим, нет, баюкающим ее, как ребенка. Или как бездомного котенка, уставшего от скитаний и одиночества, который нашел теплые колени и ласковые ладони, наглаживающие всклокоченную шерсть. Улыбнувшись своим мыслям, Ана провалилась в глубокий сон и стала упавшим в воду цветком, качавшимся на волнах, повторявших ритм дыхания сильной мужской груди.
Когда Ана открыла глаза, от прошедшей ночи остались лишь тени. Не удержавшись, она осмотрелась вокруг. Квартира-студия принадлежала одинокому мужчине и напоминала номер отеля, в котором люди проводят слишком короткое время, чтобы оставить часть себя. Целый угол комнаты был увешан брелоками из разных городов и звенел дорогами. Хотелось бы знать, какое Великолепное Приключение зовет мужчину во все эти дали, но не стоило задавать вопросы и пытаться найти на них ответы. Воровать легче, когда не знаешь о хозяевах драгоценностей ничего личного.
Так что – отвести глаза, осторожно подняться и беззвучно собрать раскиданную по полу одежду. Уйти, пока желание остаться не стало слишком сильным. Потому что и так приходилось бороться с желанием опуститься на пол рядом с кроватью и рассматривать расслабленное лицо спящего мужчины.
Красивое.
В нем не было резких черт и прямых линий. Но никто и никогда не назвал бы его женственным или смазливым.
И какое красивое тело! Широкие плечи, широкая грудь, сильные руки. Не жилистая сила Наследника, похожая на совершенство охотничьего пса, а пластичность ночного хищника.
Стоило вспомнить, как Бэй слушал каждый ее вздох, и начинала кружиться голова. Как он смотрел на нее своими солнечными глазами! Шептал бессмысленные, ласковые слова, подчиняясь бессловесным приказам ее тела.
И подчинял. Но так, что его желания становились ее желаниями.
Ана резко поднялась и направилась к двери, но поняла, что не сможет уйти навсегда, не оставив следа в этой квартире. Отпечатки пальцев и ладоней на витражном окне, от которых бросало в жар воспоминаний, убрать легко. Ана достала из кармана куртки красную помаду и поставила метку там, где жила душа хозяина этой квартиры.
Кроваво-красное слово ТВАН на светлой стене...
А потом выскользнула из притихшей квартиры, оставив беспокойно спящего мужчину на вспененной страстной ночью кровати.
Все оказалось сложнее, чем представлялось, потому что ноги отказывались уносить ее прочь из неуютного городка на побережье. Во всем теле была приятная усталость, даже, наверное, немного боль, но, казалось, Ана способна взлететь. О каком удовлетворении голода говорила Гая? Все получилось наоборот – словно Ане впервые дали изысканный десерт, потом разрешили его распробовать и оставили мечтать о несбыточном вкусе. Но самое тоскливое состояние было в душе, о которой не шла даже речь по дороге в Зандворт! Но Тван! Упрямый Тван коснулся каждого миллиметра ее тела, проник под кожу, забрался в сердце, душу и мысли. Отравил ее всю без остатка своей нежностью и силой чувств.
И что теперь делать дальше?
Оставалось надеяться, что испанский остров растворит тревоги своей красотой.
* * *
Майорка встретила непризнающим зиму солнцем и зеленью полей, на которых тянули к небу голые ветви деревья инжира, ломали кроны оливки, хвастались оранжевыми шарами апельсины и был запорошен цветами миндаль, напоминавший сверкающие белизной сугробы посреди зелено-солнечного царства.
Мария рассказывала Ане легенду о принце, одном из многих захватчиков острова, который среди своих жен больше всего любил ту, что была родом с севера и тосковала о зиме. Тогда принц привез из Азии деревья миндаля и приказал засадить ими поля Майорки, чтобы февральский ветер усыпал ноги его любимой теплым снегом, сорванным с цветущих ветвей.
Украденная у Истинного краска заняла место в наборе для татуировки в бардачке мотоцикла, и на любимой Хонде Ана пролетела по всем заветным местам острова. Она старалась не думать о том, что сделала, и как быть дальше, а только чувствовать, потому что слова запутывали мысли в пестрые клубки. Лучше было сидеть на скалах, глядя на темное зимнее море и слушать крики чаек и удары волн об острые, изъеденные соленым ветром камни.